Барбара Нейгауз - Радиосигналы с Варты

— У меня война забрала единственного сына: пропал без вести где-то под Сталинградом, вот теперь и приходится вести хозяйство одному. — Говорил крестьянин на верхнесилезском диалекте.

— Если от него нет никаких вестей, то вполне возможно, что он находится в плену, — высказал предположение Макс.

К столу подошла маленькая дочка хозяина и начала убирать посуду, с любопытством посматривая на незнакомцев. Макс шутливо подмигнул ей, и девочка ответила ему улыбкой.

— Назад оттуда еще никто не возвращался, — проговорил крестьянин, продолжая думать о сыне, а затем вдруг с явным недоверием спросил Макса: — А почему вы не в солдатах? Да и вообще, что вы за люди?

— Это я могу вам объяснить, — быстро ответил Андре, боясь, как бы Макс не заговорил раньше.

Как только Андре понял, что их с Максом здесь приняли за родственников, в голове его сразу же возникла одна версия, которая казалась маловероятной, но отнюдь не была невозможной. Он решил во что бы то ни стало завоевать симпатии крестьянина.

— Я все объясню, если только здесь можно говорить откровенно.

— Я не доносчик, можете быть совершенно спокойны.

Андре начал рассказывать о том, что он ученый, профессор, знаток древних языков. С самого начала войны мобилизован в армию. Все время находился на Восточном фронте. Он назвал даже несколько русских населенных пунктов, о которых крестьянин наверняка мог слышать по радио или прочитать в газетах. Потом он сказал, что с самого начала был против войны, так как считает, что никто не имеет права вмешиваться в жизнь других народов, а гибель сотен тысяч людей, по его мнению, бессмысленна.

Хозяин молча кивнул, как бы подтверждая этим, что разделяет такую точку зрения, однако на его лице при этом не отразилось ничего.

Андре продолжал говорить о том, что он долго думал, как бы ему выйти из этой войны, но возможности для этого не находил. И вот несколько месяцев назад дивизия, в которой он служил, была под Бобруйском окружена русскими. На участке полка, который все время суживался, он совершенно случайно повстречал собственного сына, Макса. Посоветовавшись друг с другом, они решили самостоятельно пробиваться из котла, не присоединяясь ни к одной из частей, после тяжелых боев таявших, как снег в жаркий весенний день. Тогда тысячи гитлеровских солдат объявлялись пропавшими без вести. После многочисленных мытарств им с сыном все же удалось бежать, и вот сейчас они стремятся к одной-единственной цели — попасть как можно скорее домой.

— Вас могут схватить и повесить, — сухо заметил крестьянин. По его тону чувствовалось, что он нисколько не удивлен и в то же время ни в коей мере не сомневается в сказанном Андре. Вся его фигура выражала полное безразличие.

— Всюду есть хорошие, добрые люди, — вмешался в разговор Макс. — До сих пор мы везде их встречали и думаем, что и здесь, у вас, такие найдутся. Помогите нам, пожалуйста. Нам нужно скорее добраться до Верхней Силезии, а уж там-то мы не пропадем. По крайней мере покажите нам дорогу, по которой мы сможем добраться до ближайшего города.

Хозяин дома долго ничего не отвечал, попыхивая своей трубочкой, распространяя довольно резкий табачный запах.

Вскоре, стуча ведрами, в кухню вошла крестьянка, по-видимому жена хозяина, и зажгла свет. Незнакомцев она не поприветствовала, а лишь бросила на них беглый взгляд, продолжая, ни к кому не обращаясь, ругаться, сетуя на то, что на ней одной лежит вся нелегкая работа в хлеву.

— Принеси-ка молока! — ворчливо приказал ей крестьянин. — Этим двоим предстоит еще немало побродить по свету. И закрой-ка ставни!

Женщина подошла к окошку и, распахнув обе его створки, высунулась наружу, чтобы закрыть деревянные ставни.

«Надеюсь, она не заметит никого из наших, — подумал в этот момент Андре. — Это могло бы все испортить».

Хозяйка так торопилась, что ей некогда было разглядывать, что делается вокруг дома. Закрыв ставни, она достала бидон из кухонного шкафа и побежала в сенцы, откуда вскоре вернулась с парным молоком. Пробормотав себе под нос что-то непонятное, она поставила на стол бидон и два стакана и снова исчезла.

— Я надеюсь, что война эта скоро кончится, — первым заговорил после паузы крестьянин, наполнив стаканы молоком. — Правда, никто не знает, как будет лучше, может, пусть бы она и не прекращалась, а так придут сюда русские, и уж тогда нам пощады можно ждать только от самого господа бога.

Все это он проговорил с фатальным безразличием, с каким до этого утверждал, что из Сталинграда еще никто не вернулся живым.

— Почему вы верите геббельсовской пропаганде?! — не выдержал Макс. — Ведь это сплошная ложь! Или вы сделали что-то такое, чего теперь должны опасаться?

— Я?! — Крестьянин какое-то мгновение смотрел на Макса ничего не понимающим взглядом, затем лицо его покраснело, и он с силой стукнул кулаком по столу. — Здесь таких людей вообще нет и в помине! Во всем селе! У нас живут люди, которые не имеют ничего общего с гитлеровцами!.. — Тут он выругался, а затем тихо продолжал: — Уж кто-кто, а вы-то должны знать, как наши хозяйничали в России. А как они ведут себя здесь, у нас, мне лучше вас известно. Но за все это рано или поздно придется расплачиваться. Кровь придется смывать только кровью.

Он быстро выдохся, так как, наверное, не привык к подобному. Девочка, которая начала было убирать со стола грязную посуду, вытаращив глаза, смотрела на отца, которого она, видимо, еще ни разу не видела в таком состоянии. Макс тоже был настолько удивлен, что даже забыл выпить свое молоко. Ему давно хотелось знать, что творится в душах немцев, которые молча подчиняются фашистам. То, что он только что услышал, никак не укладывалось в его голове. Он понимал, что так думают далеко не все, однако был уверен, что многие.

— Вы заблуждаетесь и должны как можно скорее освободиться от подобных представлений, — сказал Андре. — Советские люди не отождествляют весь немецкий народ с фашистами. Макс прав: если вашего сына не убили под Сталинградом, он обязательно вернется домой. — На какое-то мгновение Андре задумался, словно решая, продолжать ему или нет, а затем добавил: — Советская Армия придет в Германию не как мстительница, а как освободительница, само собой разумеется, для людей, которые не совершили никаких преступлений.

— Вы можете верить во что хотите, но я лично не хочу иметь с русскими никаких дел.

Андре тяжело вздохнул. Ему очень хотелось закурить, но от табака хозяина так пахло, что и без курения становилось не по себе. Собственные же сигареты — а это был «Оверштольц» — он не рискнул достать, так как их, по словам разведчиков, курили только высокопоставленные офицеры вермахта и фашистские главари. При одном виде красной пачки, в которую были упакованы эти сигареты, крестьянин мог заподозрить его в том, что он не кто иной, как шпик и доносчик.