Михаил Бурлаков - Москва-21

Матвей берет слово на негласных правах организатора этой всей движухи и освещает свои недавние достижения. Из его слов я узнаю, что недавно он с еще парой-тройкой человек совершил в метро поджег дымовухи для того, чтобы показать людям, как близко с ними может произойти инцидент и пронаблюдать за тем, как много людей станут с этим что-то делать. Потом он рассказывает о том, как потратил уйму времени и сил на то, чтобы ночью, на стене старого дома в центре, пока никто не видит и в торопях, нарисовать огромную граффити со словами «Люди, не верьте никому! Все вокруг лгут!». Далее идут повествования о менее мощных общественных акциях, скорее даже безобидных. Интервью у людей на тему современных представлений о нравственности и развитии общества, пранки самых разных сортов, приколы, розыгрыши.

Я все сижу и слушаю. У меня внутри не вяжется эта крыша, кальянчик и пивко со стремлением изменить этот мир к лучшему и желанием влиять на общественное сознание. Сидит хипстерьё, которое в жизни своей не сделало ничего более внушительного, чем рисунок на стене или взлом крыши, и рассуждает на тему высоких материй. Они словно действительно считают, что меняют что-то в этом мире и в этой стране, в этом городе и в своей жизни. Массовая культура настолько подчинила их себе, что они даже не отличают настоящую помощь обществу и какой-то галимый, никому не нужный и не замечаемый, популизм. Собачке бросили косточку под видом стремления к общепринятым идеалам, и они сломя голову бросились за этим фейком. Очевидно ветер гуляет сейчас не только по крышам домов.

А меж тем все уже подвыпили и полёт мысли стал более приземленным. Девочка по имени Кристина, продолжая держать за руку своего возлюбленного, при нем же выливает всю грязь их отношений и рассказывает, как им живется сейчас вместе, чем они занимаются, как рука об руку проходят через жизненные трудности. Ну да, это ей-то эти трудности знакомы, как никому. Девушки незаметно переходят на рассуждения о своих интересах, которые территориально не движутся дальше салонов красоты, парни же попеременно замолкают не находя того, чем поделиться в безраздельном молчании московской осени.

А солнце уже действительно приблизилось к кромке горизонта и вот-вот начнет уже засасываться в эту запредельную даль. Зелень ветвей на деревьях вдоль бульвара шелестит под легкими дуновеньями вечернего ветра. Людей внизу становится меньше. Я откидываюсь на локоть и оглядываюсь по сторонам. Отсюда открывается вид, который нельзя передать словами. Видны крыши домов всей столицы. Все дома разные, высокие и не очень, с красными, серыми, бурыми крышами, покатыми, пологими, рассыпаются вдоль пространства, как волны застывшего окаменелого океана. Отсюда видны некоторые сталинские высотки, Москва-сити, недавно построенные жилищные комплексы и бесконечно далекий горизонт, недостижимый, сколько бы ты к нему не приближался. Окна домов загораются огнями образуя своей яркостью карнавал света, в котором каждый переживает какую-то очередную житейскую драму. Снизу слышен шум гудящих иномарок и нескончаемый гул, заполняющий пустоту пространства, нас разделяющего.

У кого-то под боком валяется портативная колонка, из которой уже довольно долго раздаются негромко вперемешку и транс, и диджей-сеты, и Ляпис Трубецкой, но сейчас я улавливаю нечто очень сильно похожее на La Roux «In For The Kill», но вроде бы это ремикс:

«I’m going in for the kill

I’m doing it for a thrill

Oh I’m hoping you’ll understand

And not let go of my hand»

Меня возвращает к реальности Матвей, лежащий рядом. Он кладет свою руку мне на плечо:

– Братиш, пошли перекурим вон туда, заодно поговорим, давненько с тобой не виделись.

Я киваю, мы аккуратно встаем, дабы не нарушить идиллию, сложившуюся в этом укромном уголке, и отходим.

Матвей достает Парламент Аква Блю, протягивает мне пачку, и мы закуриваем. Воздух заполняется дымкой и я слышу:

– Ну что, рассказывай, как твои дела, как учеба?

Я затягиваюсь и на выдохе отвечаю, чуть более низким голосом:

– Все супер, только вот здесь она у меня уже, – и я указываю двумя пальцами на шею.

– Это у всех такая фигня, меня тут чуть не выгнали, прикинь? Я всегда был проблемным студентом, но тут вообще край. Я не сдал все зачеты, и меня не допустили к экзаменам. Короче я почти жил неделю в универе, чтобы меня не отчислили…

Матвей рассказывает какую-то конкретику, которую я пропускаю мимо ушей, наблюдая за дивным природным явлением захода солнца.

– …Короче жесть, – подводит Матвей итог.

– Ну, хорошо, что я не дошел до этой грани, хотя пересдач у меня хватало.

Матвей становится, как и я, лицом к закату и облокачивается на шахту крыши:

– Братиш, а помнишь, как мы с тобой забухивали в школе? Помнишь первый раз?

– Такое забыть невозможно, – смеюсь я.

– Это было что-то. Ты помнишь, я, Катя, ты и Юлька. Мы сидели, о чем-то говорили, и все было так хорошо, так просто. Никаких тебе университетов, никаких мыслей о будущем, ничего. Только общение и виски.

– Ну да, а я вот помню, как мы с тобой пошли еще за одной, когда у нас кончилось все.

Матвей выпускает дым:

– Дааа… Этого я тоже не забуду. Мы пошли в ларек через полрайона, нам по пути чуть не дали люлей и оказалось, что ларек закрыт. А в итоге на обратном пути, прям у дома, нам продал какую-то палёнку мужик из багажника своей тачки, помнишь?

– Да уж, молодость, – усмехаюсь я, – Такой трешак не забудешь.

Мы докуриваем сигареты и бычкуем. Я, все-таки движимый интересом к общественной деятельности моего старого приятеля, ухожу в другую тему:

– Слушай, Матвей, ты извини, что я спрашиваю, но что это за херней вы тут все занимаетесь? Я весь вечер пытался врубиться во всю вашу движуху, но в результате врубился затылком в плед.

– Ооо, это наш неумолимый молодецкий пыл, ищущий куда бы излиться, ищет приключений.

– Я надеюсь, что так, потому что это полный бред. Пацаны, которые не самоутвердились нигде больше, пытаются самоутвердиться разрисовывая заборы и разыгрывая людей, при этом сейчас забухивая дешевым пойлом на крыше. И это они называют общественной деятельностью? Это у них стремление к идеалам? Что они хотят этим изменить, своё здоровье?

Матвей смотрит на меня каким-то нераспознаваемым взглядом, изучающе.

– Чувак, ну да. Мы пытаемся делать то, что в наших силах. Задавать вопросы, навеваемые нам духом нашего времени, и пытаться узнать ответ, совершая такие вот поступки. Поверь, это лучше, чем просто ничего не делать. Я это уже пробовал. Так хотя бы не подыхаешь от скуки.

– Да, это так. Но я диву даюсь, насколько вы считаете себя чем-то крутым. Еще называете себя так, творцы, художники, меняющие реальность. Это ведь полный бред. Это только выглядит прикольно, а если вдуматься. Да тебя за экстремизм закроют в один такой погожий денек, и в универе ты уж точно не восстановишься. Хотя, конечно, это будет тебе на руку, ты станешь прям своим в доску активистом, прям тру борцом за… А, кстати, я так и не понял из всего этого винегрета, а за что ты борешься, или против чего?