Михаил Бурлаков - Москва-21

Видимо, я зацепил Матвея за живое, потому что он достает еще одну сигарету и снова закуривает:

– Братиш, меня просто так заебало все вокруг. Все это информационное поле, забитое пропагандой, а если не ей, то обязательно лицемерными нравоучениями, эгоистичной коммерцией или же просто пустой глупостью оголтелого быдла.

Я, соглашаясь, киваю:

– Факт… Но что ты с этим поделаешь? Это неизбежный придаток нашего сегодня, в котором даже самая последняя проститутка, имея свободу слова, пользуется ей. Это ведь как… это двигатель нашей цивилизации на сегодняшний день, если угодно…

– Ага, но ты ж пойми, все мои акции направлены на то, чтобы привлечь внимание обыкновенных людей. Я только хочу, чтобы они улыбались и понимали, что есть еще кто-то, кто живет свободной жизнью. И я конечно понимаю, что большинство клали на это. Но наше поколение, оно-то понимает, оно знает, что в нас есть потенциал к развитию, что мы можем не просто посещать какие-то шараги, проводя там приятно время, а потом забивая на абсолютно ненужные домашние задания идти бухать в какой-нибудь Сохо, если тебя туда вообще впустят. И до них потихоньку доходит, это очевидно. Им это открывает глаза.

Мне становится теперь абсолютно понятен весь популистский настрой моего старого товарища и я пытаюсь его вразумить:

– Слушай, Матвей, мне бесконечно милы твои активистские настрои, и я очень хотел бы с тобой согласиться, но ты ведь понимаешь, что глаза у нас в стране открывает мет и Ютуб, и то у тех, кто эти самые глаза способен открыть? А что-либо изменится только тогда, когда жрать станет нечего. А пока извини, но твои акции, это всего лишь стремление к славе, и попытки убежать от беспечности и скуки, ничего больше.

Матвей при этом бросает на меня взгляд достаточно грустный.

– Нет, ты просто еще не понял. Рано или поздно мы все станем единым целым с миром, и все эти движения и митинги действительно потеряют смысл. Но пока что мы страна, которой нужны герои, нужны люди, которые бы в рутинной суете помогали нам не терять своих ориентиров. И я делаю это именно поэтому.

– То есть мы сейчас говорим, прям, уже открыто о политике? Черт, Матвей, честно, я не ожидал, когда сегодня мне написала твоя до бесконечности милая коллега, что я буду стоять с тобой в центре Москвы на крыше мира и двигать такие речи на острые темы. – Я с улыбкой качаю головой, и смотрю куда-то вниз. – Что ж, ок, тогда расскажи мне какое у тебя видение будущего?

– Да, я тоже не ожидал, что ты так активно вступишь со мной в полемику, учитывая, что ты не участвуешь в наших движениях, да и насколько я знаю, ни в каких других. Но, тем не менее, я рад, что есть такие люди, пусть даже они не готовы пойти до конца. А отвечая на твой вопрос, скажу. Нас ждет развал нашей державы и только.

– То есть все, что сейчас есть, мы потеряем?

– Нет, во-первых, у нас ничего сейчас и нет, а во-вторых, мы как раз-таки приобретем, когда соединимся с этим большим современным миром.

Видя, что у меня остаются вопросы, Матвей продолжает:

– Ну, а к чему мы хотим прийти? Ради чего мы сейчас так активно отстаиваем наши геополитические интересы? Для чего мы все еще хотим выиграть эту гонку? Во имя чего мы сейчас идем на конфликт со всем миром? Во имя чего сейчас лишаемся возможности комфортной жизни? Во имя чего отказываем себе в интеграции? Во имя нашей уникальности, во имя своей самобытности? Во имя абсолютной выдумки, того чего нет?

Я какое-то время обдумываю, произнесенную речь:

– Знаешь, в каком-то смысле я не могу с тобой не согласиться, но все же, я так и не понял… Про что ты? Ты всеми своими акциями пытаешься донести какую-то идею, но сейчас даже я не могу ее понять. Ведь история творится в эту секунду, здесь и сейчас. И вместо того, чтобы пытаться совершать что-то реально полезное легально и не столь показательно, типа теории малых дел, ты делаешь то, что ты делаешь.

– Ты упускаешь из виду один нюанс. Историю творим мы с тобой, братиш. И пусть даже я делаю это все слегка пафосно и маргинально, но это мое видение, и мне кажется это всяк лучше, чем сидеть дома в носу ковыряться. Пойми, в жизни всегда есть что-то большее…

На этих словах к нам подходит девочка-эмо и спрашивает витающим в облаках голосом, спускаясь с небес на землю:

– Ребят, у вас нет зажигалки? А то ни у кого нет, и я свою не могу найти.

Матвей спокойно достает зажигалку из заднего кармана шорт и прикуривает ей сигарету. Она затягивается и выдыхает клуб дыма в небо. Я стою и смотрю, как дым улетучивается, обнажая слепящее пятно заходящего солнца. При этом выговариваю:

– Лады, Матвей, все с тобой понятно. Пошли, нас уже заждались.

– Погнали, а то все эти дебаты мне уже часом поднадоели.

Мы возвращаемся к тусовке, отбираем у влюбленной парочки кальянную трубку и достаем из рюкзака себе по бутылке чего-то слабоалкогольного сомнительного цвета. Мы чокаемся со всеми, у кого в руках оказывается какой-то напиток, и продолжаем наслаждаться жизнью.

Меня по-прежнему не покидает мысль о том, что я лишний на этом празднике жизни, и даже не потому, что я не согласен с мнением окружающих или не вижу смысла в их поступках. Я не вижу будущего в них. Сплошные приколисты, алкоголики, тунеядцы и бездельники. Если они хотят что-то серьезно поменять, то им надо созывать людей, организовывать общественное движение, лезть на баррикады, протестовать. Но никак не взламывать крыши, чтоб прибухнуть на закате, портить своими весьма непрезентабельными художествами чью-то собственность или разыгрывать людей с целью развлечься. Я еще какое-то время провожу в своих мыслях на тему политической борьбы сегодняшнего дня.

Тут парнишка недалеко от нас, чье имя я не запомнил в спешке, сидящий на краю, смотрит вниз и, оборачиваясь, с круглыми глазами доносит:

– Бля… пацаны… там менты подъехали.

Сперва все как один замолкают, и даже становится слышно, как внизу кто-то, матерясь, гнет свою линию. Затем по закону жанра начинается хаос и анархия. Кто-то начинает метаться в поисках убежища, кто-то просто исполнять какую-то херь, одна девчонка начинает верещать, что ее уже давно заждались дома, а она тут зачем-то.

Я резко встаю и подбегаю к краю крыши. Пригнувшись, на четвереньках я аккуратно выглядываю вниз. Внизу действительно стоит полицейский УАЗик и моргает синими мигалками. Двери открываются, из дверей вылезают трое ментов, двое из которых поднимают голову наверх, выискивая кого-то взглядом. Я резко отстраняюсь и прижимаюсь к крыше. Внутри сковывает какой-то животных страх, но голова не теряет своего хладнокровия. Да уж, попадалово.

Матвей, тем временем, поднимается с видом человека, для которого это все не впервой, и произносит спокойным и озорным голосом: