Василий Стенькин - В осажденном городе

Ваховский попросил еще воды; напившись, несколько минут молчал, потеряв нить рассказа.

— Продолжайте, Леонид Павлович, — поторопил Прошин.

— Простите великодушно, я забыл, на чем остановился.

— Протоиерей Кулонов проинструктировал вас, и вы должны были поехать в Ленинград, — подсказал Захаров.

— Да, да. Приехал в Ленинград, нашел священника Невзорова, рассказал ему о наших делах. На второй день отец Николай, то есть Невзоров, свел с епископом Дмитрием Гдовским. Тот принял меня любезно и обрадовался, услышав о создании ячеек в Пензе и селах. Владыка подробно рассказал о целях организации и обещал обеспечить литературой…

— Кому вы передали литературу? — спросил Захаров.

— Литературу в ту поездку я не привез. Невзоров сказал, что брошюры и листовки хранятся на квартире у домашней учительницы, а она куда-то уехала.

— Скажите, Ваховский, был ли в Ленинграде разговор о роли в организации епископа Кирилла? — Прошин вышел из-за стола и подошел к Ваховскому.

— Да. Священник Невзоров говорил, что он получил несколько писем от епископа Кирилла, который писал, что он в принципе вполне разделяет платформу Дмитрия Гдовского, но принять ее открыто боится. При этом Невзоров назвал владыку Кирилла трусом и малодушным человеком…

— В Ленинграде вы были один раз? — спросил Прошин.

— Нет, там я еще бывал. В последний раз привез оттуда брошюры и листовки…

— Кому передали их? — снова спросил Захаров.

— Всю литературу я передавал портнихе Полуниной Пелагее Афанасьевне. При встрече со мною Невзоров сказал, что в Пензе имеется конспиративная квартира у члена организации Полуниной. В роли курьеров по доставке литературы выступали Полунина и жена Невзорова — Барбашева Надежда, отчество ее не знаю…

Рассказал Ваховский о совещании, состоявшемся вскоре после троицы на квартире у епископа Кирилла, и о его участниках. Особо остановился на выступлении профессора Григорьева, открыто изложившего программу деятельности создаваемых религиозно-монархических ячеек. Поведение епископа на этом совещании Ваховский назвал двурушническим.

Рассказ священника Ваховского о религиозно-монархической организации, сколоченной доктором богословия Григорьевым и епископом Кириллом, свел в единую систему разрозненные сведения, которыми располагали чекисты.

Стало ясно, что нелегальные группы церковников, выступающие под названиями «Ревнители православия» и «Сестричное братство», постепенно переориентируются на антисоветскую деятельность. Различного рода «бродячие монахи» и «служители подземных церквей», являющиеся тайными агентами организации, разъезжают по селам и, используя религиозный фанатизм отсталой части населения, ведут злонамеренную агитацию против колхозного строительства.

Во главе организации стоят епископ Кирилл, профессор Григорьев, благочинные Кулонов и Смирнов, небольшое число священников города, Пензенского и Телегинского районов.

Обобщив и проанализировав поступившие материалы, Прошин составил подробную справку о пензенском филиале Всесоюзной организации «Истинно православная церковь».

Начальник окружного отдела, которому Василий Степанович доложил справку, дал короткое и категоричное указание: приступить к документации преступной деятельности организации. Но, как говорится, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Нужно было получить официальные улики, доказать степень вины каждого участника с тем, чтобы не избежали ответственности те, кто сознательно вел подрывную работу, и не были наказаны лица, вошедшие в ячейки и группы по своей темноте и отсталости.

Установка руководства окружного отдела была такой: руководителей организации — профессора Григорьева, епископа Кирилла, благочинных Кулонова и Смирнова, наиболее активных священников привлечь к уголовной ответственности в строгом соответствии с законом; священников, кулаков-лишенцев и «бродячих монахов» — в административном порядке выслать в отдаленные районы страны; в отношении рядовых участников организации принять меры профилактического характера, провести с ними разъяснительную работу.

Во главе организации стояли опытные заговорщики, знающие правила конспирации: свои враждебные дела умело маскировали демагогией о гонении на церковь, о преследовании верующих будто бы за их религиозные убеждения. Прямые установки на борьбу с Советской властью и на выступления против коллективизации были известны лишь избранному кругу самых активных деятелей.

Все это, конечно, осложняло работу чекистов, стремившихся до конца раскрыть обстоятельства возникновения и формирования организации, образования ее руководящего центра, структуры и опорных ячеек; выяснить преступные связи с так называемыми Московским политическим и Ленинградским административными центрами, иногородними филиалами «Истинно православной церкви»; определить политическую платформу и тактическую линию организации, практические действия каждого ее члена.

…И вот перед Прошиным сидит нестарый еще доктор богословия, профессор Григорьев Сергей Сергеевич. Он спокойно, может быть даже немного бравируя ученостью, рассказывает об организации и своей роли в ней.

— Сергей Сергеевич, вы же видели, что Советская власть год от года крепнет, — сказал Прошин. — На что вы надеялись?

Григорьев потер указательным пальцем за ухом, помолчал.

— На что? Во-первых, мы понимали, что предпринятое наступление социализма в городе и деревне вызовет ответную волну сопротивления. Мы рассчитывали объединить вокруг нашей политической платформы все классово враждебные силы.

Профессор снова замолчал, глубоко вздохнул.

— А во-вторых? — спросил Прошин.

— Во-вторых… во-вторых, мы уповали на иностранную интервенцию.

— Вы что же, стали бы помогать интервентам?

— Во всяком случае, мы считали, что христианин, верующий, не может участвовать в войне, целью которой является защита завоеваний революции, то есть сатанизма.

— И что же вы делали бы в этом случае? — спросил Прошин, еле сдерживаясь: откровенные выпады профессора против революции возмущали его до глубины души.

— В случае вооруженной интервенции мы призвали бы верующих к восстанию против Советской власти. Церковь не может сосуществовать с властью — это два противоположных лагеря, и никакой компромисс между ними невозможен…

— Ну что ж, теперь, кажется, все ясно. Отдыхайте, профессор Григорьев. Если у меня возникнут новые вопросы, я вызову вас. — Прошин позвонил надзирателю и приказал увести обвиняемого.

Григорьев как-то сжался, втянул голову в плечи и, по-стариковски сутулясь и шаркая шлепанцами, пошел к выходу. На этот раз он показался Прошину жалким и слабым, до отвращения неприятным.