Альтернативный солдат. Или приключения юного балбеса в доме престарелых, веселые и не очень...

- Отлично, отлично … Вы прекрасный работник, Станислав Константинович, - говорит Поспелов, впервые называя Стаса по имени отчеству. – Я сегодня же доложу военкому, что вы отлично справляетесь со своими обязанностями.

Стас благовоспитанно опускает голову, улыбается и всем своим видом показывает, что готов и далее служить Отечеству там, где прикажут. Главное, что бы никто не узнал, что ночью загорелась эта чертова клеенка и чуть было не начался настоящий пожар по его, Стаса, вине. Но никому и в голову не пришло заглядывать в каморку ночного сторожа. Когда внушительная фигура директора скрылась из виду, Стас облегченно вздохнул и вытер со лба невидимый пот. Сегодня пронесло, но в следующий раз халявы может не быть, так что надо окончательно бросать курить. Вот прямо сию минуту, раз и навсегда! Стас тщательно запер дверь в комнату сторожа, ключ положил в карман, хотя должен повесить на гвоздик рядом на стене. Осталось позавтракать и можно ложится спать. Но есть кашу на воде и пить жиденький чай с заменителем сахара не хотелось. Здешнее меню явно составлялось по рекомендации диетолога, чье детство прошло в сталинском ГУЛАГе.

- Наших кинозвезд в этот интернат на пару недель бы. И депутатов Думы, - проворчал Стас, поднимаясь по лестнице. Решил, перед тем, как лечь спать, проведать стариков из четвертой палаты.

Дверь тихо скрипнула. Осторожно, чтобы не шуметь, Стас входит в палату. В помещении прохладно, в раскрытую настежь форточку поступает холодный воздух с улицы. Старички еще дремлют, вставать с кровати никому не хочется.

- Привет, Стас! Как прошла ночь? – сонным голосом приветствовал Таранов.

- Здравия желаю, товарищ полковник. Спасибо, ничего.

Круглое лицо отставника расплылось в улыбке, глаза превратились в щелки, щеки покраснели от удовольствия. Бывшим «воякам» очень нравится, когда их величают высокими армейскими званиями. До которых они сами, по разным причинам, не до служились.

- Ну, это преувеличение … - скромно потупился Таранов, - но кое-что героическое в моей жизни было! – ответил он и подправил указательным пальцем несуществующие усы. – Знаете, Стас, ваша история про генерала в землянке нас вдохновила. Разумеется, эти слабаки, - кивнул он на остальных, - неспособны даже пройти самостоятельно вокруг интерната. Я уж не говорю о том, чтобы выполнить несколько упражнений на свежем воздухе …

- Прекрати хвастаться, Петр! – воззвал из-под одеяла Поцелуев. – Ты сам мочиться ходишь в умывальник, ленишься пройти два шага до туалета.

- Наглая брехня! – ответил Таранов. – Только в исключительных случаях, когда ошибся в расчетах и явно не смогу … э-э … донести. А ты что, подглядываешь, извращенец? – ехидно поинтересовался он.

Стас ожидал, что Степан как обычно, громко возмутится и «заклеймит позором» клеветника. Однако Поцелуев спокойно ответил:

- Геронтофилией не страдаю. Тем более мужской. А тебе, поручик Ржевский, советую точнее рассчитывать силы и возможности. Даже Семен, пролетарий и большевик до мозга костей, использует умывальник по прямому назначению.

- А причем здесь классовая и партийная принадлежность? – отозвался Давило. – Или ты думаешь, что рабочий класс недостаточно воспитан?

- Что ты, Семушка! Воспитание на высоте. В этом нетрудно убедиться … ну, к примеру, в пивной.

- Это неудачный пример. Ты бы лучше назвал, сколько трудящихся ходит в театры, в кино, культурно проводит свободное время, - возразил Давило.

- Насчет театра это ты хорошо сказал. Мне ли не знать, какая публика ходит на спектакли. Сплошь работяги. От станка да в зрительный зал. Некоторые даже переодеться не успевают, так в мятых портках и прутся, - презрительно усмехнулся Степан.

- Джинсы есть самая демократическая одежда нашего времени. Они придуманы пролетариями Северной Америки и получили распространение по всему миру, - наставительно произнес Семен.

- Причем здесь пролетарии? Эти синие штаны – одежда пастухов. В них коровам хвосты крутят, а потом, извините, дерьмо лопатой сгребают.

Поцелуев от возмущения даже сел на кровати, одеяло сползло и он остался в одной футболке. В палате довольно свежо, но возмущенный артист холода не замечает.

- Только законченный идиот верит голливудским фильмам о ковбоях. Это же обыкновенные пастухи. Профессия, мягко говоря, не самая престижная. Грязная, неквалифицированная работа, выполнять которую может любой. Даже неграмотный. Просто удивительно, как американская пропаганда сумела внушить людям, что это герои и защитники страны от диких индейцев. На самом деле, все наоборот! Это хамы и убийцы, черная сотня, которая не щадила ни женщин, ни детей, ни стариков. Те же фашисты, только без мундиров.

- Ну, Семен, это уже перебор, - произнес Таранов. – Конечно, воевали с дикарями, осваивали новые земли …

- И загоняли индейцев, коренных жителей континента, в резервации, в которых они до сих пор живут! Ну чем не концлагерь, скажи мне?

Стас слушал спор стариков и только головой качал – о чем думают? Ну нет на свете важнее проблемы для российских пенсионеров, чем положение американских индейцев! Отрыжка советского воспитания или попытка уйти от серой обыденной жизни? В спор ввязался Давило, послышались реплики по солидарность с угнетёнными, про бедных и обиженных, и так далее. Благой, как всегда, молчал и только морщился, когда спор переходил на повышенные тона. Койка Кувалдина стояла пустой, аккуратно заправленной. Николай все еще отлеживался в медпункте после отравления. Вроде, сегодня должен вернуться в палату. Стас окинул взглядом комнату – чисто, сегодня можно не париться за уборку. Он решил заглянуть в отдельную палату возле фельдшерской, посмотреть на Николая. Может, поговорить.

Дверь отворилась легко, без звука. Небольшая комната укрыта сумерками, окна плотно занавешены тяжелыми шторами. Единственная койка поставлена вдоль батареи отопления, там теплее. Рядом тумбочка, стул и больше ничего. В палате пусто, тихо, на кафельных стенах ни репродукций, ни цветов, на потолке раскорячилась трехламповая люстра. Воздух тяжел и неподвижен. Едва Стас открыл дверь, как почувствовал странный запах. Какой-то влажный, гадкий и будоражащий. Запах незнаком, но вкус – если так можно говорить о запахе – что-то напоминает, но что именно Стас понять не может. Впрочем, интернат для престарелых не парфюмерный магазин, запашки здесь еще те бывают! Стас протягивает руку к выключателю, раздается тихий щелчок, люстра вспыхивает одной единственной тусклой лампочкой. Железная кровать покрыта синим солдатским одеялом, под ним угадываются очертания человека. Свет и шум шагов не произвел никакого впечатления, Николай продолжает неподвижно лежать, укрытый одеялом с головой. Стас нахмурился, под ложечкой неприятно засосало, нехорошее предчувствие словно холодной волной окатило. Медленно и почему-то на цыпочках Стас приближается. Обостренное зрение замечает подозрительные темные пятна на одеяле, нехороший запах усиливается, но главное – нет признаков жизни! Человек на кровати абсолютно неподвижен, даже одеяло на груди не колышется в такт дыханию.