Альтернативный солдат. Или приключения юного балбеса в доме престарелых, веселые и не очень...

Поспелов встал, ладонь прошлась по растрепанным волосам, ухоженные пальцы поправили галстук. Директор одернул пиджак, смахнул с плеча невидимую пылинку. Встревоженное выражение лица постепенно уступает место спокойной уверенности.

- Клеопатра Ксенофонтовна, позаботьтесь обо всех формальностях, а я поеду в городскую администрацию, оттуда в милицию. Объясню создавшуюся ситуацию.

- Будет исполнено, Валериан Николаевич, - подчеркнуто громко ответила Клыкова.

Поспелов ушел. Старшая медсестра взглянула на Стаса.

- Идите в свою комнату, Куренков. Вам надо отдохнуть, - сказала она и тряхнула головой, словно приказывая – убирайся отсюда!

Стас потерянно идет в свою каморку на первом этаже. Бредет словно лунатик из палаты для душевно больных, никого не замечая вокруг, не реагируя на вопросы и любопытные взгляды. Захлопывает дверь, садится на раскладушку, потом ложится, вытянув ноги и скрестив руки на груди, будто покойник. Взгляд уперт в потолок, глаза полузакрыты, в голове пусто. Стас просто лежит, не шевелясь, только веки рефлекторно поднимаются и опускаются. Потому что по-другому они не могут. Из ниоткуда появляется тяжелое чувство, которое трудно описать словами. Словно по телу разливается жидкая взрывчатая смесь, грозящая разорвать тебя на куски в любую секунду. Становится трудно дышать, сердце колотится о ребра, будто проверяет грудную клетку на прочность, по телу пробегает дрожь и хочется кричать изо всех сил, до хрипоты, до полной потери голоса. Постепенно приходит осознание того факта, что ты – убийца. Ты убил не защищая свою жизнь, не в бою за Родину, ты убил человека просто так, походя. Из лучших побуждений ты совершил поступок, который оборвал жизнь другого. Конечно, ты совсем этого не хотел. ТАК ПОЛУЧИЛОСЬ. Ты хотел как лучше. Ты произносил правильные слова, делал то, что считал нужным, нимало не задумываясь, а прав ли ты? Меришь всех вокруг своей меркой, судишь по себе и никак иначе. Тебе и в голову не приходит, что окружающие вовсе не нуждаются в твоей помощи. Уж во всяком случае, в такой. А какой? – спросишь ты, ведь по-другому нельзя. Кто тебе сказал? На чем основана вера, что можно решать за других? Ты делаешь то, что считаешь нужным или необходимым в данный момент, искренне веря, что тем самым помогаешь людям. А ты спросил этих самых людей – вам нужна моя помощь? Мы все рабы обычаев, неписанных законов. У каждого времени они свои, но есть один на все времена – помогать ближнему, если он в беде. Твой друг болен или ранен – ты ищешь лекарства, врача, окружаешь его заботой. Тут все просто и понятно. А если болезнь невидима обычным глазом? Если нельзя определить, отчего исходит опасность, даже непонятно, есть ли она? Ну, выдумал чего-то там, мямлит невнятно, что плохо ему, а что именно плохо, и отчего, сам не знает. Так ли уж хорошо мы разбираемся в чужих проблемах, если свои решить не можем? Но помочь надо. Вот и лезем, куда не просят и вместо помощи только вредим. Очень часто помощь заключается в том, чтобы оставить человека одного, дать ему время подумать, разобраться во всем самому и уж только после этого предложить помощь. И ни в коем случае не обижаться, если помощь отвергнут. Мало кому приходит в голову, что помощь по сути своей унизительна, а иногда оскорбительна. Так хочется порой крикнуть – оставьте меня в покое! Не лезьте ко мне! Убирайтесь к чертовой матери с вашими утешениями и сочувствиями! И не надо мне помогать, потому что потом я возненавижу вас за это! Я сам справлюсь!

За окном подул злой ветер, в комнату пахнуло холодом сквозь щели в окне. С крыши сорвался снеговой навес, с шумом пролетел мимо и гулко ударился в обледенелый асфальт, разлетевшись на мелкие кусочки. Стас вдруг вспомнил разговор с мамой. Он спросил тогда об отце. Мама так и не рассказала о нем ничего. Не захотела. Почему? И так понятно, что он совершил нехороший поступок, оставив беременную женщину один на один с жизнью. Только поэтому Стас никогда не станет относиться к отцу как к родному человеку. Этот просто биологический отец, не более того. Его личность всего лишь вызывает любопытство, и все. Он не сделал своему сыну ничего плохого, но и ничего хорошего тоже. Стас спросил самого себя – как я отношусь к своему отцу? С ненавистью? Нет. Я не люблю его? Тоже нет. А как тогда? Да никак, блин, вот прицепился-то! Абсолютно чужой для меня человек и мне нет никакого до него дела. Но ведь для мамы он не был чужим. И разошлись они не просто так, не потому, что наскучили друг другу.

Мы расходимся, потому что перестаем любить. Вот причина всех разводов, остальное следствие. Придумываются мифы о несходстве характеров, о дурных привычках, которые раньше не замечали, о надоедливых родственниках и прочей чепухе. Некоторые так увлекаются сочинительством, что создают целый выдуманный мир, в котором и живут все оставшееся время. А вот тот, кто продолжает любить, теряет все и нового мира ему не придумать. Он остается в том, старом, в котором все разрушено. Каково жить на руинах? Тогда любовь переплавляется в ненависть. Она растет, крепнет, переполняет душу и в конце концов выплескивается наружу. Первыми ей заражаются дети, и так обожженные предательством. Ненависть разрастается. Редко кому удается избежать соблазна поделиться ненавистью. Стас понял, что мама не хотела «грузить» его, накачивать негативом по-самое никуда. Если суждено ему встретить отца, то пусть он будет свободен.

- Итак, Станислав Константинович, я предупреждаю вас об ответственности за дачу заведомо ложных показаний. Распишитесь, пожалуйста, вот здесь, - строго произносит следователь и протягивает бланк допроса Стасу. Тот не глядя подписывает в отмеченном галочкой месте, равнодушно отодвигает бумажный лист от себя. Следователю не больше двадцати лет, это невысокая девушка в строгом деловом костюме, волосы собраны в пучок на затылке в стиле дореволюционной классной дамы, на носу прямоугольные очки в кроваво-красной оправе, лицо почти лишено косметики. Девушка старается выглядеть старше и солиднее, заметно волнуется. Это заметно по тому, как сильно сжимают пальцы ручку, по излишне громкому голосу и чересчур серьезному лицу. Допрос только начинается, а Стасу уже все надоело. Он даже ни разу не взглянул на девушку, не оценил, хороша ли она, не прикинул возможные варианты встречи. Ему было все равно. Стас не волновался за себя, его заранее предупредила Марьяна, что случаи самоубийств в интернате бывали и раньше, никого не наказывали, так что лично ему ничего не грозит. Допросы персонала простая формальность, директор обязан докладывать обо всех случаях суицида, а милиция, в свою очередь, должна проводить расследование. Дознаватель спрашивала об отношении потерпевшего к другим пациентам, к сотрудникам, не было ли конфликтов? Стас односложно отвечал, да – нет, не знаю … На вопрос об отношениях с дочерью только пожал плечами.