Альтернативный солдат. Или приключения юного балбеса в доме престарелых, веселые и не очень...

- Но ведь вы были у нее?

- Да. Ну и что? Я всего лишь попросил ее навестить отца. Тайнами семьи Кувалдиных я не интересовался, - ответил Стас, заинтересованно рассматривая край стола. Кто-то нацарапал острым предметом несколько слов, буквы маленькие, неровные, царапины забиты грязью и узнать буквы очень трудно. Девушка в милицейской форме почувствовала пренебрежение и ее это задело. Уголки губ чуть-чуть приподнялись, черты лица стали жестче, глаза сузились.

- Посещение Кувалдина дочерью состоялось после того, как вы побывали у нее. Самоубийство потерпевшего произошло через сутки после встречи. Но перед этим была попытка отравления чистящим средством. Раньше такого не происходило. Вам не кажется это странным? – спросила дознаватель, копируя манеру сериального мента.

- Откуда вам знать, что тут раньше происходило? – вяло удивился Стас. – Эта смерть не первая. И не последняя.

- Что вы имеете в виду, гражданин Куренков? – насторожилась дознаватель.

Стасу надоедает рассматривать непонятную надпись на столе. Он поднимает взгляд, несколько мгновений изучает лицо девушки. Дознаватель глядит прямо, глаза строгие, губы сжаты в линию, спина прямая. «Точно, как легавая»! – мелькнула мысль и тут же пропала, устыдившись себя самой.

- Это интернат. Здесь живут старые и больные люди. Они иногда умирают, - раздельно, чуть ли не по слогам произнес Стас.

- Окружающая обстановка и люди могут способствовать этому?

- Разумеется.

- Что вы подразумеваете? – после короткой паузы спросила дознаватель. Круглое личико напрягается так, что становится похожим на восковую маску, стекла очков холодно сверкнули, ручка целится в протокол, словно ствол пистолета. Стасу надоело разгадывать криптограмму на столе. Он поднимает взгляд, указательный палец смотрит в лицо девушке.

- Я говорю о вас. Вы допрашиваете меня уже полчаса с явным намерением доказать, что я виновен в смерти нашего постояльца. Это совсем не так. Но вы верите в эту чепуху, видно по вашему лицу. Будь на моем месте пожилой человек, у него мог бы случиться сердечный приступ и он умер бы прямо здесь, за этим вот столом у вас на глазах. Вы – потенциальная убийца, но сами вы так не считаете, верно?

Девушка несколько мгновений изумленно смотрит на Стаса, затем лицо густо краснеет, она опускает голову, очки сползают на нос. Девушка торопливо поправляет, пальцы касаются волос, поправляют выпавшую прядь.

- Вы напрасно так думаете, гражданин Куренков, - тихо произносит она. – По факту смерти всегда проводится расследование обстоятельств. Но это не означает, что обязательно ищут … ну … крайнего. Никто не сомневается, что вы действовали из самых лучших побуждений.

Следователь замолчала. Послышался вздох, девушка опустила голову и начала что-то старательно записывать в протокол. Стас посмотрел на нее, взгляд невольно задержался на идеально ровной прическе. Прядь опять выбралась из-под заколки, кончики волос соприкоснулись с бровью. Две звездочки на погонах тускло мерцают золотом, китель тщательно выглажен, нет ни одной складки, галстук завязан строго по уставу и в тоже время чуть кокетливо.

«Красивая, - подумал Стас. – И чего пошла в милицию? Наверно, родители устроили дочечку. Казенный мундир, хорошая зарплата и пенсия в сорок лет. Мужчины вокруг, больше шансов выйти замуж … Хотя такая наверно и без погон любому понравится».

Девушка дописывает последние строки, протокол появляется перед Стасом, скрывая нацарапанные буквы на столе.

- Прочтите и подпишите … внизу, где галочка, - говорит она.

Стас подписывает не читая, небрежно и не глядя на бумагу. Исписанный аккуратным почерком протокол прячется в ворохе бумаг в портфеле. Девушка сухо прощается и уходит. Стас глядит в окно, взгляд скользит по мутному от мороза стеклу, ни на чем не задерживаясь. Там, снаружи, холодно и неуютно, замороженные до весны деревья стынут на ветру. Стас отворачивается, внимание снова сосредотачивается на непонятной фразе. Тучи размыкают серые объятия, на мгновение выглядывает солнце. Слабый лучик освещает именно тот край стола, за которым сидит Стас. Буквы проявляется и он читает – «Жизнь там»! Рядом неуклюжая, кривая стрелка указывает в окно. В тот мир, где живут. Где трудно и подчас невыносимо тяжело, но бывают и светлые минуты счастья. «Вот и надо было жить так, чтобы сюда не попадать, - равнодушно произносит про себя Стас. – Насмотрятся кино про терминаторов, потом казенную мебель портят».

В палате для мужчин тишина. Таранов сидит за столом, рассыпана колода карт, руки безостановочно перемещают с места на место бумажные прямоугольники, словно отставной военный решил сложить какой-то необыкновенный пасьянс. Степан Поцелуев стоит у окна, взгляд устремлен вдаль, за пределы территории интерната. Руки сложены за спиной в замок, голова откинута назад. Иван Благой сидит на кровати, в руках старая библия, губы чуть шевелятся, как будто шепотом повторяет прочитанное. Семена нет, со старухами смотрит сериал в «комнате релаксации». С кровати покончившего с собой Кувалдина снято белье, синее солдатское одеяло аккуратно заправлено, выглядывает краешек полосатого матраса. Обтянутая черной тканью ватная подушка без наволочки венчает кровать, словно надгробный знак на свежей могиле. Стас глянул и сразу отвернулся – странно и страшно смотреть на место, где совсем недавно был живой человек.

- Как вы себя чувствуете, Станислав? – обернувшись на стук двери спросил Поцелуев.

- Хреново, - признался Стас. - Все так непонятно и … - он взмахивает руками, словно очерчивает круг этого непонятного и страшного, чего не в состоянии принять и осознать.

- Первый раз в жизни соприкоснулись со смертью … Странное и тяжелое чувство, не правда ли? – с грустной улыбкой произнес старый актер. – А я вот видел такое в своей жизни. И не раз. Умирали знакомые, друзья, близкие … Чувство потери каждый раз обрушивается, словно лавина. Тяжесть давит так, что пригибает к земле. И не спрятаться, не убежать. Только водка глушит на время, а потом все повторяется с новой силой. Знаете, почему я живу? – вдруг спросил он.

- Что? Я вас не понимаю … - удивился Стас.

- Я одинок. Моя жизнь и смерть одинаково не нужны ни мне, ни окружающим. Когда умерла моя жена – а это случилось через год после гибели сына в автомобильной аварии – я словно выпал из мира и времени. Все слышал, но ничего не воспринимал. Ел, но не чувствовал вкуса. Спал, словно впадал в забытье. День сменял ночь, свет приходил после темноты – мне было все равно. Я не жил, а функционировал, как бездушный механизм. Так продолжалось в течении месяца или двух, уже не помню. Потом продал квартиру за полцены, деньги отдал на ремонт театру, в котором прошли мои лучшие годы, а значит и жизнь, и пришел сюда, в интернат для ненужных людей. И вот уже три года как я «функционирую» здесь, оживая только в перепалках с этим солдафоном, - с улыбкой кивнул он на Таранова.