Генри Хаггард - Рассвет

На его лице отразилось сильное беспокойство.

— Вполне ли ты отдаешь себе отчет в том, что говоришь, Милдред? Узы, которые существуют между нами, не могут быть так легко разорваны.

— И все же я разобью их, а вместе с ними и свое сердце, прежде чем они станут цепями, такими тяжелыми, что ты не сможешь их вынести. Артур, — она подошла к нему и положила руки ему на плечи, глядя дикими и печальными глазами прямо ему в лицо, — скажи мне теперь, дорогой, не бледней и не отталкивай меня какой-нибудь учтивой ложью, скажи мне так же искренне, как будешь говорить в судный день: любишь ли ты по-прежнему Анжелу Каресфут?

— Милдред, ты не должна задавать мне таких болезненных вопросов, это нехорошо с твоей стороны.

— Это верно, но ты скоро узнаешь причину, по которой я это делаю. Ответь мне.

— Тогда, если тебе это так уж необходимо, я отвечу… Да, люблю.

Ее лицо стало жестким. Она медленно убрала руки с его плеч.

— И ты имеешь наглость сначала просить меня выйти за тебя замуж — и тут же признаваться в любви к другой? Артур, тебе лучше уйти. Не считай себя ложно обязанным мне. Уходи — и поскорее.

— Ради Бога, подумай, что ты делаешь, Милдред!

— О! Я подумала… Я слишком хорошо подумала. Нам ничего не остается, как попрощаться. Да, это очень жестокое слово. Знаешь ли ты, что ты пронесся над моей жизнью, как ураган над деревом… и вырвал ее с корнем?

— Право, Милдред, ты меня озадачиваешь. Я тебя не понимаю. В чем смысл твоих слов?

Она смотрела на него несколько секунд, а затем тихо ответила спокойным, даже деловым тоном:

— Я совсем забыла, Артур, вот твои английские письма, — она вынула их из-за пазухи и протянула ему. — Может быть, они хоть немного все объяснят. А пока я тебе кое-что скажу. Муж Анжелы Каресфут мертв; на самом деле она никогда не была замужем за ним.

Затем она повернулась и медленно пошла к входу в музей. Однако в какой-то момент силы, казалось, покинули ее, и она опустилась на стул.

Артур растерянно взял письмо, написанное женщиной, которую он любил, и еще хранившее тепло груди женщины, которую он собирался покинуть — и застыл в безмолвии. Его сердце на мгновение остановилось, а затем кровь сильнее заструилась по венам, словно радостный весенний поток. Потрясение было так велико, что на секунду или две он пошатнулся и чуть не упал. Вскоре, однако, он пришел в себя, и другая, совсем другая мысль овладела им.

Положив письма в карман, он последовал за Милдред. Она сидела на стуле, обессиленная и бледная, беспомощно свесив руки.

— Милдред, — хрипло произнес он.

Она посмотрела на него с легким удивлением.

— Что, ты еще не ушел?

— Милдред, кроме того, что ты только что сказала, я ничего не знаю о содержании этих писем; но что бы это ни было, здесь и сейчас, прежде чем я их прочту, я снова предлагаю тебе выйти за меня замуж. Я обязан жениться на тебе — из-за тебя и из-за моего собственного чувства справедливости.

Он говорил спокойно и с явной искренностью.

— Знаешь ли ты, что я только что прочла твое письмо и чуть было не сожгла его, что я немногим лучше жалкого вора?

— Я догадался, что ты читала…

— А ты понимаешь, что твоя Анжела не замужем, что она вообще никогда не была замужем, и что она не хочет ничего другого, как только выйти за тебя замуж?

— Я понимаю.

— И ты все еще предлагаешь мне стать твоей женой?

— Да. Что скажешь?

Поток света полился из глаз Милдред, когда она встала и посмотрела на него.

— Я скажу, Артур, что ты очень благородный джентльмен и что, хотя с этого дня я стану самой несчастной женщиной, я всегда буду гордиться тем, что любила тебя. Послушай, дорогой. Когда я прочла это письмо, я почувствовала, что твоя Анжела возвышается надо мной, как Альпы, ее снежная чистота окрашена только отраженным светом небес. Я почувствовала, что не могу соперничать с такой женщиной, как она; что я никогда не смогу надеяться удержать тебя от ее несокрушимой верности, такой ужасающе спокойной, и я поняла, что она победила, отняв у меня Время и оставив меня нищей на целую Вечность… В великолепии своей неумирающей силы, в спокойной уверенности своего превосходства она бросает мне твою жизнь, как будто это ничто. «Возьми, — говорит она, — он никогда не полюбит тебя, он мой, но я могу позволить себе подождать». И все же, Артур, если уж ты повел себя как благородный джентльмен, каким ты и являешься, то я докажу тебе, что не уступаю тебе в великодушии. Я не выйду за тебя замуж. Я покончила с тобой, или, если быть более точным, — она издала резкий неприятный смешок, — ты покончил со мной. Возвращайся к Анжеле, прекрасной женщине с непроницаемыми серыми глазами, которая ждет тебя, одетая в свое вечное спокойствие, как горная вершина — в снег. Я пошлю ей мою диадему в качестве свадебного подарка, она ей пойдет… Возвращайся, Артур, но иногда, когда ты пресытишься неземной добродетелью и ослепительным совершенством, вспомни, что тебя любила просто женщина. Вот я и произнесла тебе целую речь; теперь ты всегда будешь вспоминать меня в связи с этими возвышенными словами. Почему бы тебе не уйти?

Артур стоял в полном замешательстве.

— Но что ты будешь делать, Милдред?

— Я?! — ответила она с тем же жестоким смешком. — О, не беспокойтесь обо мне, мистер Хейгем. Я еще буду счастливой женщиной. Я хочу увидеть жизнь во всей ее полноте — погрузиться в удовольствия, познать власть, изучить ритуалы… все, что подвернется. Может быть, когда мы снова встретимся, я стану леди Минстер или какой-нибудь другой знатной дамой и смогу сказать вам, что я очень, очень счастлива. Женщина всегда любит говорить это своему старому любовнику, хотя ей и не хотелось бы, чтобы он в это поверил. Может быть, — и тут ее взгляд смягчился, а голос сорвался на рыдание, — у меня будет утешение, о котором ты ничего не знаешь.

Он не понимал, что она имеет в виду; на самом деле, он едва слышал ее, раздираемый горем и сомнениями.

Еще мгновение они стояли молча, глядя друг на друга, а потом она вдруг воздела руки к небу и, издав тихий горестный крик, повернулась и быстро побежала по каменному коридору в музей. Артур немного поколебался, а затем последовал за ней.

Мучительное зрелище ожидало его в этом безмолвном зале, ибо там, распростертая на земле перед статуей Осириса, как безнадежная грешница перед неумолимым правосудием, с каштановыми волосами, тронутыми золотым лучом солнечного света с крыши, лежала Милдред, неподвижная, словно мертвая. Он подошел к ней и попытался приподнять, но она вырвалась и в отчаянии снова бросилась на землю.

— Я думала, что все кончено, — простонала она, — и что ты ушел. Иди, дорогой, или я сойду с ума. Может быть, иногда ты будешь писать мне.

Он опустился на колени рядом с ней и поцеловал ее, а потом встал и ушел.