Влада Билоус - Когда придёт Человек

Владимиру она сразу понравилась. У молодой женщины были светло-голубые глаза, почти что стеклянные, и лицо, будто бы постоянно выражающее презрение. Это и заставило Владимира обратить на нее внимание. Рита не поддавалась флирту и твердо дала понять, что о свидание с ней он может не мечтать.

Но Владимир был настойчив: он хотел влюбить в себя строптивую девушку из профессорской семьи. А ещё интерну показался милым годовалый сын девушки Миша (его приводили в больницу к маме).

Рита стала для Гронского вызовом. И через год они поженились.

Самым сложным для Владимира было признаться Маргарите, в том, кто он такой. Мужчина не знал, как отреагирует его молодая жена. Боялся.

Лия, тогда бывшая ещё наследницей, улыбалась, говоря: «Кажется, влюбляться в людей – семейное проклятие Гронских».

Больше всех на свете Владимир полюбил Мишу. Гронский стал для ребёнка любимым папой. Он нанимал мальчику лучших учителей, и с самого детства хотел сделать из Миши человека не глупее донестры, чтобы он, повзрослев, занял должность в правительстве.

Когда отец Лии и Владимира умер, старшая дочь взошла на престол. Своего брата, как опытного медика, она назначила министром здравоохранения: так Владимир мог воплотить свой проект с огромным размахом.

Конечно, Владимир любил свою семью, но в то же время он разделял работу и дом, никогда не отдаваясь быту полностью.

А Маргарита чувствовала, что что-то не так. Владимир придумал ей определенную роль и хотел, чтобы она её отыгрывала: она была идеальной матерью его сыновьям, пока тот занимал место министра.

Тогда он только придумал больницы, где донестры, выучиваясь за государственные деньги на врачей, могли бы работать и втихую есть безнадежных пациентов вместо того, чтобы делать это на улицах.

«Сейчас мы имеем запуганный народ, процветающие секты. Наше правительство забыло о том, кто такие анархисты. Но давайте рассуждать логически. Чем мы от них отличаемся? Мы так же едим на улицах, похищаем безвинных людей, а те становятся блеммиями.

Вы только послушайте… – на презентации открылась диаграмма. – Смертность госпитализированных в больницах составляет 1,9 процентов. Это люди, которые умирают от сердечно-сосудистых заболеваний, рака, старости, вирусных инфекций и прочего. Люди, которые так или иначе попадут в могилу. Допустим, мы поднимем смертность до 4,9 процентов. Этого хватит, чтобы накормить всех донестр-монархистов в стране».

Его идея была проста: донестры вычисляли тех, чья смерть не получит широкой огласки и ели их прямо в палатах. После эти тела кремировали.

Вместе с тем больницы укомплектовывались новым оборудованием, а донестры, в силу своих способностей, становились гениальными медиками.

Так в стране прошла медицинская реформа. В каждом городе появились центральные больницы. Информация обо всех пациентах хранилась в базах данных Министерства здравоохранения, и там уже высчитывался процент тех, кто никогда из этих новых больниц не выйдет.

Владимир из-за своей увлеченности был сам не свой. Вместе с архитекторами он сам проектировал здания. Рядом с каждым корпусом устанавливали морг и маленький крематорий. Всё работало по плану: убийства людей происходили рано утром, и те не успевали превратиться в блеммиев до кремации. Внутрь каждого тела вкладывали серебряную пластинку – это давало отсрочку появлению безголового.

В день инаугурации Владимира Маргарита с двумя сыновьями переехала в их новое жильё. Смирнова придумала им новую фамилию – Клиневич: взяла её в одной из обгоревших библиотечных книжек.

Они вошли в квартиру. Из окон был виден город, отстроенный и красивый Харьков.

Тонкие шпильки туфель стучали по паркету. Никто внешне не мог догадаться, что внутри у Маргариты что-то не так, что она чувствует обиду и страх перед неизвестностью. Она ни с кем не делилась переживаниями. У неё никогда и подруг-то не было, кроме охранницы мужа.

Шли годы. Маргарита стала заведующей кафедрой древних языков в университете. Миша и Рома выросли, не волнуясь о том, что такое деньги и презирая любые заботы. Все это было организовано их юной крестной феей, Гелой.

Гела была единственным человеком, кто имел контакт с Маргаритой, кто узнавал о жизни детей, об их здоровье, а в особенности – о самочувствии Романа.

Рома был наполовину донестрой, и его человеческое сердце не могло выдержать такой нагрузки. Ещё ребенком он болел и жил на лекарствах.

О том, кто он на самом деле такой, Роман не знал. В целях безопасности.

Маргарита одинаково любила сыновей: она старалась дать обоим дорогое образование, чтобы они выросли достойными людьми. А Миша, пусть даже его биологический отец был черт знает кем (Маргарита не хотела вспоминать, с кем, будучи студенткой, переспала в ту пьяную ночь), с каждым днём радовал маму все больше и больше.

Он вырос умным и смотрел на других людей точно так же, как смотрят донестры и знал всё, что знают донестры. Все благодаря воспитанию. Миша хорошо помнил Владимира, но по строгому приказанию матери никому об этом не болтал. Даже Роману.

Страх того, что ожидает ее младшего сына, не давал Маргарите покоя по ночам. Президентское кресло мог унаследовать только донестра. То есть, только Роман.

Она представляла, как однажды её сын будет идти по красной ковровой дорожке к зданию Верховного Совета, как он обернётся в телекамеру, помашет гражданам. Маргарита волновалась. Но внешне… Внешне она этого не показывала, держалась, как железная. Даже не смотря на своё тайное положение, она чувствовала себя женой президента.

Женщина никогда в их двухэтажной квартире не убирала и не готовила: всем этим занималась прислуга, пока хозяева увлекались исключительно умственным трудом.

Утро Клиневичей начиналось в шесть. Оба сына в своих комнатах вставали по будильнику, заправляли постель. Миша, высокий семнадцатилетний парень, выходил в столовую первым. Он был уже одет и причесан, по привычке целовал мать в щеку. На столе стояла овсянка.

Маргарита, как всегда, накрашена строго и в то же время броско, сидела за столом.

– Доброе утро, – говорил парень. – Как спалось? Как твоя голова?

А женщина в ответ пожимала плечами. От неё никогда нельзя было узнать, о чем она думает и что у неё болит. И только по такому неопределенному выражению лица Миша понимал, что маме плохо или тревожно.

Её дурное настроение с каждым годом стало проявляться всё чаще и чаще. И при этом оно граничило с приливами бодрости и радости. Миша не то, что не подозревал, он просто не мог даже предположить, что начало твориться с Маргаритой, что на самом деле его мать, чтобы облегчить ношу, впустила в свою жизнь наркотики.