Юлия Лангровская - Трущобы во дворце

Поставив крест на докторе, Саша снова принялась искать себе жениха. Дни летели, становилось очень холодно, работа в лавке надоела не меньше фабрики, да еще Наталью не приняли на Сашино прежнее место, заметив, что женщина нездорово выглядит и имеет так много детей.

Из окошка хлебной лавки, Саша видела лавку кондитера. Гриша приветливо махал ей рукой время от времени, подзывая войти, а иногда сам навещал приятельницу и они болтали о том и о сем, пока не было покупателей.

– Что-то ты мрачная в последнее время. Что стряслось? Этак, вся твоя красота меркнет.

– Жить тошно, – отвечала девушка, подперев щеку рукой и облокотившись о прилавок.

– Вот те на! Солнце светит, снежок идет, воздух чистый, конфеты вкусные, чего еще надо для счастья? – хохотал молодой человек.

– Ой, да что я с тобой говорю?! Тебе бы только поесть, поспать, да… не знаю, что еще!

– Я человек простой. Мне многого не надо. А ты так и скиснешь рано или поздно, мечтая неизвестно о чем. О чем же, хоть?

– О женихе!

– Ну, дело ладное. Все девушки мечтают, – он приосанился. – Только, чего хмуриться то? Жених – вот он, перед тобой. Хоть сейчас готов обвенчаться с такой конфеткой.

Саша залилась ироничным смехом, потом осклабилась.

– Не раскатывай губу. Я – не все девушки и мне нужен особенный жених.

Гриша выпятил подбородок и снова ссутулился.

– Это какой же? Богатый, как набоб, красивый, как бог или чтоб сгорал от любви к тебе?

– Нет, не богатый и не красивый. Но с чином и, более или менее стабильным положением, характером тихим, не склонным к суровости, а уж возраст и внешность значения не имеют. Если знаешь кого, так познакомь?

Гриша почесал затылок.

– Так ведь… Аркадий то Степаныч, вроде, точный портрет.

– Какой Аркадий Степаныч?

– Да, ты ж его видела! Когда впервые ко мне в магазин зашла. Ты еще тогда принялась кусать пирожные прямо у прилавка, и это выглядело так потешно, что мы с этим стариком не могли оторвать от тебя глаз! Помнишь?

– А! – спохватилась Саша, припоминая старика в костюме мажордома. – Тот, что у графа Зуева?

– Он самый.

– Да, да… примерно такой мне и желателен… как я про него забыла… но он уже совсем стар, что ему до меня…

– Как сказать? Он стар и одинок, но как-то однажды посетовал мне на это. Ничего конкретного, конечно, но, мало ли… хочешь, познакомлю?

– Еще бы! Только… поажурнее, что ли…

– Как скажешь.

– Отлично. Когда?

– Он заходит по вечерам. Больше сам, хотя иногда посылают горничную.

– О! Как раз скажи ему, что я хотела бы стать горничной.

– Не учи ученого. Я сам знаю, что говорить. Можешь мне довериться.

– Кстати, а почему мажордом ходит за пирожными для графини? Насколько я знаю, такая работа не входит в круг его обязанностей?

– Очень просто. Старик в том семействе еще и вместо эконома, ему негде бывать. Он целый день занимается бухгалтерией, сидя в маленьком кабинетике, к вечеру ему хочется размяться, а поскольку графиня очень благоволит к старику, вот он и убивает двух зайцев одним выстрелом – и ей приятное делает и себе ноги разминает или чего-нибудь еще…

– Хм… он работает в отдельном помещении, наверное, у него и комната вполне солидная?

– Разумеется. Он как-то говорил, что в его возрасте особенно грустно жить в хоромах, где кроме роскоши больше ничего нет.

– Ха-ха! Видать, он изливает тебе душу?!

– Случается.

– Может и мне изольет?

– Посмотрим. Сегодня вечером я его спрошу, как он смотрит на женитьбу в целом, не планирует ли или хотя бы подумывает.

Когда Гриша ушел, Саша вдруг призадумалась. А какой резон ему хлопотать о ней? Может, он рассчитывает на награду? Ладно, можно пообещать все, что угодно, но потом совсем не обязательно это выполнять. Она успокоилась и просто ждала, снова повторяя, как заклинание, свою любимую фразу:

– Любой ценой!

Вскоре после суда над арестованными с Проточного переулка, родственникам разрешили навещать их раз в два месяца, по воскресеньям. Наталья, Надя и Дима сразу воспрянули духом. Женщины принялись готовить Андрею и Михаилу передачу, а мальчик бегал по всему двору, таская на плечах младшего братика и приговаривая:

– Мы идем к папе!

С вечера Наталья напекла пирожков с капустой, зажарила курицу и счастливая, легла спать пораньше. Саша, чей аппетит разыгрался после длительного пребывания вне стен дома, попросила у матери немного пирожков, на что получила отказ, хотя и в извинительной форме:

– Дочка, я потом еще напеку, а эти оставь для папы с братом.

У Саши слюнки потекли от таких вкусных ароматов, но от ответа Натальи девушка мгновенно вспыхнула и, не считая нужным скрывать свое настроение, выплеснула негодование на мать, полностью отбив у той желание спать:

– А у нас, что, есть лишние деньги, чтобы еще и их кормить? Что мы будем делать, когда у нас не останется ни копейки? Попросим у папы? Мало того, что он всегда жил, как ему вздумается, так еще и сейчас он станет нас объедать! Если сглупил, то пусть, хотя бы, выкручивается сам, а не ставит нас в еще более затруднительное положение. В этом доме работаем только мы с Надей и на нашем иждивении помимо тебя, еще и дети. К тому же, папаша сделал тебе нового и этого, скажешь, не достаточно с его стороны? Тебе не кажется, что нам всем куда важнее хорошо питаться, чем ему и Мише? Я голодная и я сегодня работала. Завтра у меня единственный выходной, я намерена выспаться и наестся. Я этого заслужила хотя бы потому, что заработала и на еду и на отдых. И сейчас я съем эти пирожки, сделанные из муки, купленной на мои деньги. Сколько пирожков ты испекла? Сейчас посчитаю… а… тридцать… отлично, делим на… нас пятеро… по шесть на каждого… вот мои шесть… сколько сейчас съем, столько и съем, но спать лягу абсолютно сытой. Курица пойдет на завтрак… и вообще… сколько еды ты им не носи, а по тюремным законам, они половину отдадут сокамерникам. Так что подумай, несчастная, забитая жизнью женщина, кого ты кормишь и кто тебе дороже: дядьки с волосатыми мордами или собственные дети, которые устают на работе?

Саша ожидала, что мать начнет спорить с ней, но Наталья молчала. Губы ее нервно подергивались, она сидела на постели, не моргая глядя на дочь, седые волосы казались всклокоченными и чуть взмокшими. Женщина попыталась что-то произнести, но у нее выходил какой-то неразборчивый шепот. Саша с отвращением вышла от матери и, сев на кухне за стол, принялась есть пирожки.

– Спасибо, мама, очень вкусно! – бросила девушка, съев первый. – Так приятно после трудового дня сытно поесть домашней пищи! Ну, кто попытается отнять это право у бедной труженицы? Неужели, собственный отец? – съязвила Саша, услышав тихий плач Натальи.