М. Джалак - Левентик

Свечи были раскалены до полупрозрачного оттенка, а языки пламени удлинились вдвое. Чертёж вокруг коленопреклонённого карамати начал светиться глубоким синим светом, цвета священных камней Самавати.

Линии распушились тонкими лучами, словно источник света находился под полом, а октаграмма и знаки были прорезаны в нём и скупо пропускали сильное сияние, рвущееся наружу. Вслед за этим свет образовал нечто вроде полупрозрачной стены по периметру фигуры, поднялся вверх и создал на высоте шести футов копию чертежа, продолжающего мерцать.

Мне почудилось, что я слышу тихий мелодичный звон крохотных колокольчиков как будто со дна колодца, усиленный и умноженный эхом.

Ялакур резко поднялся на ноги и отошёл в сторону прежде, чем верхняя фигура рухнула на нижнюю и они слились в одну, горящую сапфирово-синим. Выброс энергии отозвался неприятными ощущениями в корнях зубов, и сразу последовало могильно холодное дуновение. Несмотря на это, я взмок.

– Называйте имена и задавайте вопросы, – сказал некромант громким шёпотом, оказываясь рядом со мной. – Сейчас на зов явится любой.

Только теперь я окончательно осознал, что передо мной фактически обрыв в бездну, откуда если кто и возвращался, то прославился этим в веках. Чуть дрожащими пальцами я вынул из кармана два смятых свитка – мой и Карака, развернул и стал зачитывать имена иллюзионистов и менталистов.

Прибывали они по одному, и для меня все казались на одно лицо – нечёткое изображение дрожало и смазывалось, и нельзя было разобрать не то что черты этого самого лица, но подчас даже пол «гостя». Словно это были не люди, а всего лишь их тени. Ни красок, ни объёма, ни даже голоса – только какое-то шипение или шелест.

Ялакур рядом невозмутимо держал «мост» активным – насколько я разбирался в терминологии, это называлось именно так.

Задавая вопрос о «призраке», я получал стабильно отрицательный ответ и позволял призванному или призванной отправиться восвояси. Список казался бесконечным, как и вереница духов-теней, окатывающих меня, живого, потусторонним холодом, непонятно чем, но разительно отличавшимся от дыхания зимы. Должно быть, это был обман зрения, потому что мне показалось, будто стало темней, а мы находимся высоко в горах в ледяной пещере с окаменевшим льдом. Я никогда не бывал в подобных местах, но ассоциации родились почему-то именно такие.

– Алиеру-рохо Даэршин, – выговорил я очередное имя, уже еле ворочая языком и стараясь не дрожать так открыто и позорно – коти я опрометчиво снял в помещении, однако не думаю, что он бы помог. Не стучать зубами почти получалось.

Никто не появился. Думая, что произнёс невнятно, я повторил – тот же результат.

– Обладателя этого имени нет среди мёртвых.

– То есть… Как это понимать? – ошарашенно мигнул я, позабыв про холод и момент.

Ялакур хлопнул в ладоши, «сжигая мост». Вот это поворот.

Мёртвый холод сменился обычным, не таким сильным, да и тот показался мне летним теплом. Карак, надо сказать, держался невозмутимо и за всё это время не проронил ни слова.

– А вот так.

– Вот, чёрным по белому написано.

Старик отставил мою протянутую руку с бумагой подальше, дальнозорко прищурившись.

– Это точная копия из списка, – уточнил я на всякий случай. – Я не мог посмотреть в другое место и случайно вписать живого.

О Караке я умолчал, но доверял ему – вряд ли ошибся он. Говорящий с духами почесал бровь:

– Всё, что мог, я уже сделал. Больше подсобить нечем.

Сама вежливость, а выражение лица – проваливай, мелкий, больше я с тобой возиться не намерен. Будь я постарше, посильнее, поуверенней! Тогда умел бы не потеряться и настоять на своём, но, увы, не был, и пришлось удовольствоваться полученным.

Он проводил нас с Караком сначала наверх, потом в сени.

– Что это было за заклинание на дверях и окнах?

– Какое?… А, да не было никакого заклинания, что вы.

Похоже, старик понял, что я не фанатичный психопат, который рискнёт собой ради цели, но понял слишком поздно – времени размышлять не было, проще было уступить и согласиться на сотрудничество.

«Если по его милости мы пойдём по ложному следу, – угрюмо думал я спустя несколько минут, на обратном пути – как всегда, крепок задним умом, – не поленюсь вернуться, прихватив кого-нибудь страшного, того же Реллана, хоть это и не сделает мне чести. Уж он-то вытрясет что угодно и из кого угодно».

Почему друг смолчал, я поначалу спрашивать не решился, а потом сказал:

– Можно было и ещё раз пригрозить.

– Чтобы он на меня или тебя в суд подал? – ответил Карак вопросом и тем же тоном, что и я. – Не знаю, как тебе, но мне этого не надо.

Разболелся я на славу. С размахом. Карака от моей печальной участи спасла очень горячая, как у любой птицы, кровь, и температура, с которой теперь валялся я, для него не нормальна, а низковата.

Как добирался назад, я даже рассказывать не буду – ничего интересного в этом нет. Ночевать в Башне не стал, в общих чертах рассказал о результатах Халье и отправился в Генгебагар, свалившись сразу по прибытии. Так и лежу уже два дня. Говорить вообще не рискую: потеряю голос – и привет, лучше писать пожелания грифелем на бумажке.

Приходивший врач счёл меня заразно больным, и не боялся приближаться только Карак. Он, между тем, был даже не ранен – как понимаю, в основном уклонялся от ударов и отвлекал противника на себя. Пара вырванных перьев не в счёт, пусть это и больно.

Болезнь оставила ощущение бешеной непрекращающейся скачки. Среди перепадов температуры, мельтешения предметов и звуков, непонимания, какое сегодня число или день, и сменяющих друг друга симптомов – в зависимости от времени суток, – я запомнил глядящие поверх противоинфекционной повязки глаза: Ниттар по предписанию опрыскивал воздух из какой-то штуки, которой цветы поливают, и интересовался самочувствием. Даже приносил что-нибудь, если я просил.

Несомненно, хозяин иначе себя вёл с каази – я кахини всё-таки, несмотря на теперешнее жалкое положение.

Почему-то я бесконечно вспоминал вереницу призрачных лиц, которая в конце-концов слилась в одно, не живое и не мёртвое. Алиеру, значит, Даэршин…

Как только мне полегчало, Карак и я вернулись к незаконченному. Я спросил, слышал ли друг когда-нибудь это имя.

– Алиеру-рохо Даэршин? Право, удивлён, что ты не слыхал. Однако, чему я удивляюсь? Ты часто плохо учил историю.

– Повтори, что ты сказал.

– Ты плохо учил историю, а на правду не обижаются.

– Нет, перед этим ты сказал, что имя известное.

– Да. Короче…

Даэршин был корабельным карамати, а прежде – пиратом, которого никак не могли поймать. Получив амнистию, был капером, пугавшим теперь суда в нейтральных водах, а затем попал на борт к капитану Гнармаку-кхуно, тёзке моего отца.