М. Джалак - Левентик

Хоть какое-то оправдание тому, что я так глупо попался.

– Что у нас тут? – послышался из-под капюшона гулкий бас и сам себе ответил: – Незваные гости. Вставай! Давай-давай!

Тон был недобрым, и если я и питал надежду на благоприятный исход, то только в глубине души.

Я попытался повиноваться, но пол закачался под ногами, и пришлось уцепиться за камень стены, заодно сдерживая тошноту – плохи дела. Недолго думая, двое ухватили меня и поставили на ноги. Карак был возле и его не пытались хватать, вероятно, опасаясь на несколько лун лишиться столь важных пальцев на руках. Судя по тому, как он изогнулся, припал к полу и взъерошился, он был просто в ярости.

– Алиеру-рохо, – утвердительно сказал я. – Даэршин.

– Алиеру-рохо Даэршин, – согласились из-под капюшона. – А ты, значит, один из моих бывших братьев. Ты сильно рисковал, приходя сюда.

Возражения насчёт этого «ты» вертелись у меня на языке, но хватало ума молчать. Эпитет «бывших» сходу не понравился.

– Оставьте его, парни.

– Ты уверен? – прогудел заросший густой чёрной бородой здоровяк слева от меня.

– Сам разберусь, – отрезал Алиеру. – Возвращайтесь к отдыху.

«Подчинённые» заворчали, но повиновались. Наконец у меня появилась минута, чтобы осмотреться. Свет тут был белым, как дневной, но с сиреневым отблеском – магический, значит. Воняет непонятно чем, воздух тяжёлый, в коллекторах и то чище, как я уже говорил. У стен расстелены тюфяки, горами навалено тряпьё и ещё целое платье, стоят миски, пустые и остатками пиршества, сами стены прикрыты вытёртыми коврами и гобеленами – для тепла. В углу я не сразу заметил пустую клетку. Так-так… Возле клетки стояла грязная чугунная плита, рядом замызганное ведро – по-видимому, с золой, и валялась труба.

Само убежище производило гнетущее впечатление невзирая на явные попытки обитателей организовать уют. Разбойничье логово, чего я ещё хотел-то?

Среди всего этого разместились вернувшиеся к прерванным занятиям собственно разбойники – кто-то улёгся на тюфяк и затих, кто-то вернулся к еде, там двое играли в чёт-нечет, кто-то травил дружкам байки, в основном непристойные. Кажется, такие же, как эти рассевшиеся здесь парни, и убили тех моих, биологических родителей – Реллан мне однажды сказал об их смерти. Как бы история не повторилась с их сыном и его рафи.

Прикинув расстояние, я наконец уразумел, почему Гнармак-кхуно отправила меня искать вход именно здесь – пусть пещеры и относительно безопасней коллекторов, но идти так, как мы с Караком сегодня, получалось быстрее.

Похоже, дальняя часть помещения, отгороженная вышитыми ширмами, служила личными апартаментами Даэршина, то бишь атамана. Тот с видом царя на именинах отодвинул занавеску и вошёл в «комнату». Я огляделся. Посередине стоял широкий стол, на нём лампа, белый свет которой позволял увидеть жмущуюся к стене кровать и край книжного стеллажа. Рядом с лампой в стакане из толстого стекла торчал одинокий поллузасушенный цветок гибискуса.

– Сапоги сними.

Ладно – сам напросился. Я расстегнул пряжки, стараясь наклониться так, чтобы снова не закружилась голова или не стошнило, потом стащил загаженные сапоги и нащупал грязной ногой жёсткий, как будто свалявшийся, ворс ковра. Неплохой коврик.

– Мстишь? Из-за моих ребят? Понимаю, – изрёк главарь банды, усаживаясь на дальний стул. Я, недолго думая, сел на второй и положил на колени шляпу, а Карак, у которого наконец опустились перья на спине, осторожно забрался на столешницу и занял место у моей правой руки. То есть на всякий случай между мной и хозяином комнаты.

– И не собирался, – возразил я и вытер нос.

– Ты храбрец или безрассудный?

– Возможно, второе, – отозвался я и вытер ухо.

– Сюда и солдаты не отваживаются заглядывать.

Правильно я выбрал второй ответ.

Когда-то, собравшись вместе, полицейские и регулярная армия вычистили «дворы чудес», а в наше время ахуту уже не основывали открыто собственных царств со своими законами и своей иерархией. Организованная и не очень преступность вольготно существовала и занималась своим нечестным трудом, но никто не избирал местом дислокации подземелья, уйдя в подполье в переносном смысле. Значит, дела здесь поистине тёмные, ребята промышляют ещё чем-то кроме того, о чём все знают, то есть грабежа и воровства. Но причиной может быть и числящийся мёртвым Алиеру.

Реллана предупреждала. Я сам читал газеты. Осталось только мысленно «поздравить» себя с тем, что добровольно залез в логово одной из самых страшных банд. Красота. Я глупый и слепой вигу и получил по голове заслуженно, пусть самолюбие и задето.

С другой стороны, что я, что Карак пока ещё живы.

– Что там такое? – послышался сонный женский голос из тёмного угла, куда не достигал свет стоявшей на столе лампы.

– Ничего, Маргейда. – Мне не показалось, грубый бас Даэршина ненадолго стал мягче.

Около моего локтя раздалось покашливание Карака. Кажется, он что-то увидел, чего не видел я, но у меня не было возможности спросить.

Связь. Мы, похоже, одновременно об этом подумали, и глазами рафи я увидел в этом углу нечто, похожее на него – понятно, ведь Даэршин карамати, как я. Картинка пропала, уступив место моему собственному зрению.

– Значит, вы меня нашли, пусть я больше и не один из вас, – констатировал Даэршин. – Пришёл посмотреть?

С этими словами он стащил капюшон. Карак сохранил гробовое молчание. Я не смог сдержать отвращения и прищурился, чуть сморщив переносицу.

Кожа стала не чёрной, а какой-то тёмно-серой и напоминала натянутую на череп резину – всё лицо атамана когда-то было обожжено не то пламенем, не то кипятком. Если верить словам девицы Гнармак-кхуно, всем сразу – наверно, когда Талвар-рахо Инда нанесла удар, грянул взрыв, а морская вода вскипела.

Это шетани или страшилище из детских сказок. Маска, в которой есть отверстия для смотрения, дыхания, говорения. Часть волос оставалась на месте, но было их не очень много.

– Смотрите, смотрите, мальчишки. Любуйтесь. Давай с тобой сделаем то же самое, раз уж ты здесь, а?

Господа виршеплёты, похоже, сами не знают, что говорят, когда сравнивают человеческие глаза с изумрудами и прочими самоцветами. Сейчас я видел перед собой глаза страшного, бледно-зелёного цвета, который и принято называть «изумрудным». Мороз продрал меня по коже.

– Ло-зумари? – осведомился я, снова вытирая ухо.

– Да, ло-зумари.

С этими словами он как-то особенно жутко скривил обожжённое лицо – видимо, это намёк на усмешку.

– Гадко, мальчик? Га-адко. То-то же.

Я с тоской вспомнил – про Даэршина писали, что его контузило тогда, и Гнармак об этом упоминала. Оставалось надеяться, что не крепко.