Владилен Елеонский - Ван Тхо – сын партизана. Воспоминания морского пехотинца США о вьетнамской войне

Я подобрался к радисту и нащупал его пульс. Он был мертв.

Выглянуть в боковое окно и определить, что единственной подходящей точкой для огня могло служить лишь дерево с густой кроной, возвышавшееся над колючками в ста шагах от храма, было делом нескольких секунд. Плотные заросли помогли подобраться скрытно, и когда сверху посыпалась древесная труха, я понял, что мой человек спускается вниз.

Вместо матерого и вооруженного до зубов вьетконговца, которого я ожидал увидеть, на землю спрыгнул тот самый вьетнамский парнишка, который стрелял в Нудса и едва не застрелил меня, а затем ловко ускользнул по подземному ходу, оборудованному под бутафорским очагом хижины. Все стало на свои места, – в руках мой парень сжимал пропавшую два дня назад нашу снайперскую винтовку.

От неожиданности рука моя дрогнула, и мой армейский нож вонзился не в шею противника, а в мягкий и податливый древесный ствол. Мальчик вцепился зубами в мое предплечье, но все было тщетно, – не прошло и половины минуты, как юный партизан сидел у моих ног с кистями, стянутыми за спиной рукавами его собственной куртки.

Он рычал, словно звереныш, угодивший в западню, и снова попытался укусить меня, на этот раз в ногу, но я вовремя подался в сторону, и его белоснежные зубы, словно клыки молодого, но чрезвычайно злобного волчонка, щелкнули в воздухе. Минуту он бился в жутких конвульсиях, а потом вдруг затих, как видно, смирившись со своей участью.

– Дай воды, много дай, – неожиданно сказал он по-английски с сильным акцентом.

– Ты знаешь английский? – сказал я, когда он жадно осушил мою походную фляжку.

– По-английски я не очень, а по-французски хорошо. Кто приходит нас обижать, тех язык мы знаем.

– Как тебя зовут?

– Ван Тхо.

– Где ты учился?

– Я и сейчас учусь!

– Не может быть! Откуда в этой глуши школа? Здесь одни джунгли и болота.

– Есть школа, есть, а больше я ничего не скажу. Теперь убивай меня!

– Зачем мне тебя убивать, это ты только что убил американского солдата.

– Это мой седьмой, а ты нет, ты ушел. Вот за это убивай, убивай!

Эти слова он произнес с таким холодным спокойствием, что я невольно содрогнулся. Неужели мне в самом деле предстоит исполнить приговор по законам военного времени?

Я знал, как происходят подобные вещи, поскольку неоднократно видел, как они происходили у моих боевых товарищей. Что-то щелкает в мозгу, и человек больше себя не контролирует, он просто убивает другого человека, как будто в другом человеке сосредоточилась вся причина его горестей и бед, и неважно, кто перед тобой, – ребенок, старик или женщина.

Теперь я боялся, что на меня вот-вот накатит такая же зверская волна! Умом я понимал, что никогда не убью ребенка, даже если он враг, встреченный на поле боя с оружием в руках, просто не смогу и все, но если вдруг накатит, ум не поможет, он трусливо закроет глаза и ничего не предотвратит.

Вот чего в тот момент я по-настоящему опасался. Это было сродни сумасшествию, и этого сумасшествия я боялся. Как не сойти с ума, когда кругом одно лишь безумие, – главный спутник любой настоящей войны, так и осталось для меня с тех пор неразрешимой загадкой.

Стрелял этот ершистый паренек метко, и винтовку держал так, словно познакомился с ней еще в колыбели. Кому-то погремушки и соска, а кому-то – снайперская винтовка. Каково?

Надо было что-то решать, время тянуть было нельзя, однако я все-таки не мог поверить, что этот щуплый пацаненок на самом деле убивал американских солдат и не далее, как несколько минут назад убил моего радиста. Скорее всего, это обыкновенная мальчишеская бравада. Здесь в зарослях наверняка скрывается еще кто-то, и этот кто-то, похоже, опытный взрослый боец.

Я снял с груди свой походный альбомчик с коллекционными монетами. С ним я никогда не расставался, и сегодня он спас мне жизнь.

Я открыл альбом перед глазами своего юного пленника. Он равнодушно взглянул на отчеканенные американские доллары и британские фунты стерлингов, но когда заметил, что одна из монет имеет характерное аккуратное ровное отверстие размером с треть дюйма, в его темных бесстрастных зрачках вдруг заплясали искорки.

Я перевернул лист, и на следующей странице мы тоже увидели, что одна из монет продырявлена, словно сверлом просверлена. Я открыл последний лист, здесь пуля не смогла пробиться к моему телу, она прочно застряла в центовой монете с изображением профиля Авраама Линкольна.

– Жаль, эта монета была на пути к твоему плохому сердцу, – хрипло сказал мальчуган.

Он уставился на меня с такой недетской ненавистью, что мне, бывалому солдату, не раз глядевшему прямо в глаза своих заклятых врагов, стало не по себе. Я не выдержал и отвел взгляд в сторону.

– Откуда у тебя личный жетон американского солдата Джеральда Хоупа?

– Говорю, убил, а следующий ты.

В этот миг, словно в подтверждение его слов, где-то неподалеку хрустнула ветка, и легкий холодок как будто от крыльев бабочки затрепетал у меня в животе. Кажется, пришли по мою душу! Следовало срочно уходить, болтаться на суку на своих собственных кишках мне почему-то не хотелось, но я не мог уйти просто так, ничего не ответив этому дерзкому вьетнамскому пацану.

Подхватив винтовку, я приблизил свои глаза к его каменному лицу. Теперь я не сомневался, что этот мальчик действительно является самым настоящим, оголтелым и непримиримым врагом. Он смотрел на меня так, словно выбирал лишь момент, чтобы мертвой хваткой вцепиться в мое горло зубами.

Я попытался говорить спокойно.

– Пойми, не я начал эту войну, я всего лишь исполняю приказ.

Мальчик презрительно сплюнул сквозь зубы, едва не угодив мне в губы.

– Я много видел плохих американцев. Они все исполняли приказ. Они как звери. Почему? Вы – не люди, нет, и вы не имеете будущего!

– Ты повторяешь слова родителей. Ты еще маленький, вырастешь, сам поймешь, почему все так происходит.

Он вдруг смягчился.

– Ты уходишь?

– Да.

– Ты, кажется, не такой как другие американцы.

– Приятно слышать.

– Я знаю, что ты ищешь, и я покажу тебе вход в Крысиные норы.

– О, это очень хорошо, и это очень важно! Пойми, если эти проклятые партизанские норы будут уничтожены, все местные жители вздохнут, наконец, свободно, и тогда больше никто не будет жечь их деревни.

– Хорошо, но ты подаришь мне свои интересные монеты и пулю на память.

– Считай, что монеты и пуля теперь твои.

– Дай!

– Вот, возьми, только руки я тебе пока развязывать не буду, договорились?

– Да.

Я засунул свою коллекцию ему за пазуху, и он повел меня по джунглям, однако тот треск сучка, который я уловил во время нашего разговора, не давал мне покоя. Мальчик уверенно шел вперед, переходя с одной звериной тропы на другую, но очень скоро я заметил, что мы бредем по кругу. Подозрения мои усилились, и я незаметно стал отставать от него.