Аристофан - Облака

А правомочен разве деньги требовать
Тот, кто не знает про дела небесные?

Раз денег мало, ты бы хоть лихву на долг
Мне отдал.

Что за зверь такой — лихва, скажи?

Да то, что с каждым месяцем и с каждым днем
Все больше возрастает и растет, растет,
Пока проходит время.

Верно сказано.
Скажи, а море, что оно, по-твоему,
Растет или все то же?

То же, думаю.
Ему расти не подобает.

Бедненький!
Да если море, с столькими притоками,
Не возрастает, как же ты надеешься,
Чтобы твои нежданно деньги выросли!
Ступай, катись! Подальше от дверей моих.

Стрекало дай мне!

Вас зову в свидетели.

Но-но! Пошел же, трогай, торопись, гнедой!

Ну не бесстыдство ль это?

Торопись! Не то
Под хвост стрекалом, сивка, подбодрю тебя!

Бежит! А то бы двинул, раскатал тебя
С колесами, осями и заклепками.

Сутяжничать, сквалыжничать
Большое зло.
Упрямый старичок
Решил зажать, не отдавать
Добра и денег, взятых в долг.
А все-таки сегодня же
Приключатся новости.
Хитрый выдумщик, затеявший обман,
За плутни все, за все грехи
Расплатится жестоко.

Боюсь я, то, чего искал,
Чего желал,
Сегодня он найдет.
Ужасен в споре сын его,
Опровергать, изобличать
Неправдою умеет он.
Всяких собеседников
Переспорит трижды лживой болтовней,
Но скоро, скоро взмолится
Старик, чтоб онемел он.

Увы! Увы!
Соседи! Родственники и приятели!
Спасите! Бьют! Бегите, помогите мне!
О, голова седая! Щеки старые!
Отца ты бьешь, негодник?

Да, отца я бью.

Он признает, что бил меня, вы видите!

Ну да!

Злодей, отцеубийца, висельник!

Еще, еще брани меня, хули меня!
Но знай, я радуюсь твоим ругательствам.

Распутник!

Сыпь мне розы, золоти меня!

Отца ты бьешь?

Ну да, и докажу тебе,
Что бил по праву.

Вот как, пес негоднейший!
Да кто ж дал право сыну бить родителя?

Послушай, что скажу я, убедишься сам.

Да что ты мне докажешь?

Очень многое.
Какою речью говорить мне, выбери!

Какою речью?

Да, кривой иль правою?

На то ль тебя учил я, окаяннейший,
Опровергать законы, чтоб так каверзно
Ты доказал, что нравственно и правильно
Родному сыну избивать родителя?

И докажу я все же правоту свою,
И ты со мною согласишься, выслушав.

Ну, что ж сказать сумеешь ты, послушаю.

Подумай, позаботься, поспеши, старик,
Врага переспорить.
Когда б в себя не верил он, наверное,
Не был так бесстыден.
На что-то он надеялся, — в словах его
И дерзость и сила.

Из-за чего и почему у вас возникла тяжба,
Пред хороводом объясни. Начни, не заминаясь!

Из-за чего и почему мы начали ругаться,
Вам расскажу. Мы закусить решили, как известно.
Тут в руку лиру взять его я попросил и песню
Поэта Симонида [50] Симонид. — Имеется в виду Симонид Кеосский (556–467 гг. до н. э.). С. Апт спеть: «Барашек, Крий, попался».
А он сказал, что песни петь за чашей, под кифару,
Обычай устаревший, баб забота, мукомолок.

Неправ ли был я, наскочив с руками и с ногами
На старика? Заставить петь! Кузнечики мы, что ли!

Вот те же самые повел и за едой он речи,
Сказал к тому ж, что Симонид — писатель очень скверный.
С трудом, но все-таки себя я удержал от злости.
Я попросил его тогда взять миртовую ветку
И из Эсхила мне прочесть. А он ответил тут же:
«Эсхила почитаю я первейшим из поэтов
По части шума, болтовни, нескладности и вздора».
Вскипело сердце у меня, представите вы сами,
Но гнев в себе я подавил, сказал: «Тогда, голубчик,
Из новых что-нибудь мне спой, из песен философских».
Из Еврипида говорить тут начал он, о брате,
С родной сестрой, избави бог, бесстыдно переспавшем.
Тут удержаться я не мог. Накидываюсь в злости
С проклятьем, с криком на него. Потом, как уж ведется,
На слово — слово, брань — на брань, он вскакивает с места
И ну душить, и ну давить, и мять меня, и тискать!

А не по праву, да? Признать готов ты Еврипида
Мудрейшим из поэтов всех?

Мудрейшим? Ах ты горе!
Да что сказать тебе? Опять меня побьешь!

За дело!

За дело? Ах, бесстыдник! Я ж вспоил тебя, взлелеял,
Нескладный детский лепет твой отгадывать умел я.
Едва ты пролепечешь: «И» — тебе даю напиться.
А скажешь: «Мама», — на бегу леплю из хлеба соску,
Кака захочешь — тут как тут, тебя несу я за дверь,
Усаживаю там. А ты меня схватил за горло!
Хоть я кричал, хоть я пищал,
Хотел на двор, ты, негодяй,
Не пожалел, за дверь не снес,
Меня душил, и под себя,
Мой бог, кака я сделал.

У молодых трепещет сердце, думаем,
Все ждут его речи.
Когда уже такие безобразия
В речах защитит он,
За шкуру стариков мы не дадим тогда
Пустого орешка.