Фернандо де Рохас - Селестина

Калисто, Пармено, Семпронио.

К а л и с т о. Братцы мои, я дал матушке сто золотых монет. Правильно я поступил?

С е м п р о н и о. Еще бы! Ты этим спасаешь свою жизнь да к тому же приобретаешь добрую славу. А для чего же нам удача и состояние, как не для доброй славы, величай­шего из земных благ? Она — награда и венец добродетели. Потому мы и отдаем ее богу, как лучшее, что у нас есть. А она больше всего проявляется в великодушии и щед­рости. Накопленные сокровища, которыми не делишься, омрачают ее и губят, а щедрость и великодушие создают ее и возвеличивают. Есть ли польза в том, чем не поль­зуешься? Право же, говорю я тебе, тратить деньги лучше, чем иметь их. О, как великолепно — одарять! И как пре­зренно — получать! Насколько лучше дарить, чем копить, настолько тот, кто дарит, благороднее того, кто получает дар. Из всех стихий огонь — самая деятельная и благород­ная и среди других занимает высшее место. Иные говорят, что знатность — это награда за деяния предков и за древ­ность рода; я же говорю, что от чужого света не за­блестишь, если своего нет. Поэтому не суди о себе по блеску своего достославного отца, а лишь по-своему соб­ственному. Так добывается добрая слава — величайшее из благ, не заложенных в нас самих. Этой совершенной добро­детелью должен владеть не дурной человек, а добрый, как ты. Но помни, что совершенной добродетели подобает вести себя достойно. Поэтому радуйся, что ты был столь велико­душен и щедр. И мой тебе совет — воротись в свою комнату и отдохни, раз твое дело сдано в такие руки. Поверь, на­чало положено хорошее, а конец будет еще лучше. Пой­дем-ка, я хочу поговорить об этом с тобою подробнее.

К а л и с т о. Не следует тебе, Семпронио, идти со мной, оставив в одиночестве целительницу моего недуга. Лучше пойди к ней и поторопи ее, ибо ты знаешь, что от ее усер­дия зависит мое спасение, от ее медлительности — моя скорбь, от ее забывчивости — мое отчаяние! Тебе известно многое; человек ты, чувствую, преданный и слуга хороший. Сделай так, чтоб по одному твоему виду она могла судить о страдании, которое меня томит, о пламени, которое меня снедает. Из-за этого пыла я не смог показать ей и трети моего тайного недуга, ибо язык мой и сознание охвачены им и сожжены. Ты же, как человек свободный от такой страсти, можешь без помехи разговаривать с ней.

С е м п р о н и о. Сеньор, я желал бы пойти исполнить твое приказание и желал бы остаться, чтобы облегчить твою тоску. Твой страх меня подгоняет, твое одиночество — удерживает. Хотелось бы послушаться тебя, пойти и по­торопить старуху. Но как же я пойду? Стоит тебе остаться одному, ты, как безумный, твердишь несуразности, взды­хаешь, стонешь, сочиняешь грустные песни, призываешь мрак, стремишься к одиночеству и разыскиваешь все новые способы мысленно терзать себя. Будешь упорствовать, так не избежать тебе смерти и безумия, если рядом с тобой не будет постоянно кого-то, кто бы находил для тебя раз­влечения, отпускал шутки, наигрывал веселые песни, пел романсы, рассказывал побасенки, рисовал эмблемы, выду­мывал небылицы, играл с тобой в карты, обыгрывал тебя в шахматы — словом, подыскивал различные приятные утехи, чтобы мысль твоя не возвращалась к жестокому от­казу этой сеньоры.

К а л и с т о. Что? Дуралей! Разве ты не знаешь, как слезы облегчают горе? Сколь сладко скорбящему сетовать на свою скорбь? Какая отрада в жалобных вздохах? Как облегчают и уменьшают боль слезные стенания? Об этом прочтешь ты у всех, кто писал для нашего утешения.

С е м п р о н и о. Да ты читай дальше, переверни стра­ницу! Там говорится: удерживать преходящее и искать пищу для скорби — это безумие. И Масиас [20] Масиас — полулегендарный испанский поэт XV в., по­платившийся жизнью за любовь к знатной замужней даме. Имя его стало в Испании нарицательным для обозначения верного влюблен­ного. , кумир всех влюбленных, сетовал, что его покинуло забвение. В созер­цании предмета любви — ее мука, в забвении — покой! Когда тебя подгоняют острой палкой — не брыкайся. При­творись веселым и спокойным — таким и станешь. Часто рассудок управляет делами по своей воле, хоть он и не из­меняет действительность, но успокаивает наши чувства и направляет суждения.

К а л и с т о. Семпронио, друг мой, раз тебя так огор­чает мое одиночество, позови Пармено, чтоб он побыл со мною, и оставайся впредь столь же преданным, ибо усердие слуги — награда хозяину.

П а р м е н о. Я здесь, сеньор.

К а л и с т о. А я, очевидно, не здесь, раз тебя не за­метил. Не отлучайся же от нее ни на шаг, Семпронио, не забывай меня, иди с богом.

Ну, Пармено, каково твое мнение о том, что сегодня произошло? Скорбь моя велика, Мелибея недосягаема, но Селестина мудра и искусна в этих делах. Мы не можем сбиться с пути. Ты сам похвалил ее, при всей неприязни к ней. Я тебе верю. Сила правды такова, что даже враги вынуждены признать ее. Поэтому я предпочитаю отдать Селестине сто золотых, нежели другой пять.

П а р м е н о. Но ты плачешь? Плохи наши дела! Придется попоститься из-за твоей щедрости!

К а л и с т о. Я спрашиваю твое мнение, Пармено, так будь же со мною приветлив. Не опускай голову, когда от­вечаешь. Но зависть всегда печальна, а печаль — без­молвна, и эти чувства, видно, так тебя поработили, что ты даже меня не боишься. Что ты сказал, несносный?

П а р м е н о. Я говорю, сеньор, что твоя щедрость на­шла бы себе лучшее применение, кабы ты одарял Мелибею и служил ей, а не давал деньги той, кого я отлично знаю и к кому ты попал в плен, что всего хуже.

К а л и с т о. Как так в плен, полоумный?

П а р м е н о. Да ведь кто владеет твоей тайной, владеет и твоей свободой.

К а л и с т о. Дурак-то, пожалуй, прав. Но знай: когда просящий и тот, кого просят, отдалены — то ли покор­ностью просителя, то ли разницей в положении, как, на­пример, моя госпожа и я, — необходим посредник или хо­датай, который передаст из рук в руки мое послание, чтобы оно дошло до слуха той, с кем мне невозможно говорить вторично. А раз все это так, скажи: одобряешь ли ты мой поступок?

П а р м е н о. Черта с два я одобряю!

К а л и с т о. Что ты говоришь?

П а р м е н о. Говорю, сеньор, что заблуждение никогда не ходит в одиночку, и раз пришла беда — отворяй ворота.

К а л и с т о. Согласен; но непонятно, к чему ты клонишь.

П а р м е н о. А вот, сеньор, к чему: на днях улетел кречет, и это было причиной твоего прихода в сад Мели- беи; твой приход — причиной встречи и беседы; в беседе зачалась любовь, любовь породила твое страдание, а стра­дание станет причиной гибели твоего тела и души и всего имущества. И всего горше мне, что попадет оно в руки этой сводни, которую уж три раза вываляли в перьях [21] «...три раза вываляли в перьях». — Обычное наказание своден состояло в том, что их обмазывали дегтем, обсыпали перьями и в таком виде провозили по улицам верхом на осле. .