Захир ад-дин Бабур - Бабур-наме

Хорасане и стали нукерами у мирз.

К числу последних принадлежал Сидим Али дарбан; он остался в Хорасане и поступил в

нукеры к Бади' аз-Заман мирзе. Ни одному из нукеров Хусрау шаха я не оказывал такого

внимания, [как Сидим Али]. Когда Джехангир мирза бросил Газни и ушел, эту область отдали

Сидим Али, который оставил в Газни своего младшего шурина Дуст Ангу шейха, а сам явился

[ко мне] в войско. И действительно, среди нукеров Хусрау шаха не было человека лучше тех

двух, то есть Али дарбана и Мухибб Али курчи. Сидим отличался хорошими качествами и

повадками и был храбр [в бою] на саблях. В доме его не проходило дня без собрания и беседы.

Это был очень щедрый и удивительно сведущий и порядочный человек, остроумие и тонкость

его [проявлялись] разнообразно, общение и разговоры были приятны. Это был весельчак,

говорун и шутник; недостаток его состоял в том, что он был страшный развратник и

сладострастник. В его вероисповедании имелось некоторое отклонение от правого пути и он

был немного двуличным человеком. Некоторые приписывали его двуличие склонности к

шуткам, но обвиняли его, видимо, не зря. Когда Бади'аз-Заман мирза отдал Герат Шейбани и

пришел к Шах беку, то велел убить Сидим Али и бросить его в реку Хирманд за то, что тот

переносил от Мирзы к Шах беку двуличные слова. О Сидим Али еще последуют рассказы в

дальнейшей части этих Записок.

Миновав Лангар-и Мир-Гияс и пройдя деревни и селения в окрестностях Гарчистана, мы

достигли Чахчарана. С тех пор как мы прошли Лангар, и до самого Гарчистана везде лежал

снег; чем дальше мы шли, тем снегу было больше.

Чахчаран подчинялся Зу-н-Нун беку, в то время там находился его нукер по имени Мирек

Джан Ирды. Мы взяли съестные припасы Зу-н-Нун бека, заплатив за них полную цену.

Когда мы отошли на переход или два от Чахчарана, снег стал очень глубоким; он был выше

стремян, и ноги лошадей во многих местах даже не доставали до земли; к тому же снег все

время продолжал падать. После Чирагдана и снегу стало очень много, и дорога стала

неизвестной. Когда мы в окрестностях Лангар-и Мир-Гияса совещались, какой дорогой идти в

Кабул, я и большинство держались такого мнения: «Теперь зима — нас ожидает много тревог и

беспокойств. Дорога на Кандахар, правда, немного дальше, но по ней идешь без тревог и

беспокойств». Касим бек говорил: «Та дорога — далекая; поедем этой дорогой» и очень

упорствовал. Мы пошли по этой дороге. Один пашаи по имени Пир Султан служил

проводником. То ли от старости, то ли от растерянности, то ли от обилия снега, но Султан

Библиотека www.ziyouz.com – литература в узбекском языке и узбекская литература на иностранных языках

153

Захир ад-Дин Бабур. Бабур-наме

потерял дорогу и не мог нас вести. Так как мы пошли этой дорогой по настоянию Касим бека,

то Касим бек чести ради спешился и сам вместе с сыновьями шел впереди, утаптывая снег и

отыскивая дорогу. Однажды снегу навалило очень много и дорогу стало трудно различать:

сколько мы ни старались, мы не могли идти дальше. Не найдя другого способа, мы двинулись

назад, и спешились в одном месте, где было мною хвороста. Мы отрядили семьдесят или

восемьдесят добрых йигитов и приказали им воротиться по нашим следам, найти внизу, в

долине, каких-нибудь зимующих хазарейцев и привести их, чтобы они показали дорогу. Пока

ушедшие не вернулись, мы три-четыре дня не трогались с места, но ушедшие не привели

человека, который бы как следует показал нам дорогу. Положившись на Аллаха, мы поставили

во главе [колонны] Султан Пашаи и пошли по той самой дороге, по которой вернулись, когда

сбились с пути. В эти несколько дней было пережито много тревог и тягот; во всю мою жизнь я

редко испытывал столько затруднений. В эти дни я сказал такой стих:

Остались ли насилие и жестокость неба , не виданные мною ?

Остались ли беды и страдания , не ведомые моему больному сердцу !

Около недели мы, утаптывая снег, проходили в день не больше шери или полутора шери.

Снег утаптывали я сам, десять или пятнадцать моих приближенных и Касим бек со своими

двумя сыновьями — Тенгри Берди и Камбар Али, еще было два или три его нукера. Мы,

упомянутые, шли пешком и утаптывали снег; каждый человек проходил вперед на семь, восемь

или десять шери и прибивал снег ногами; на каждом шагу мы проваливались по пояс или по

грудь. Пройдя несколько шагов, передовой выбивался из сил и останавливался; вперед

проходил кто-нибудь другой. Когда эти десять, пятнадцать или двадцать человек утаптывали

ногами снег, он становился таков, что можно было провести вперед лошадь без всадника; эту

свободную лошадь протаскивали вперед; проваливаясь по стремена или по брюхо, лошадь

проходила десять-пятнадцать шагов и тоже изнемогала; ее отводили в сторону и протаскивали

другую лошадь без всадника.

Таким образом, мы, десять, пятнадцать или двадцать человек, утаптывали снег и лошадей

этих десяти, пятнадцати или двадцати человек тащили вперед. Остальные всадники — все

добрые йигиты и мужи, величаемые беками, даже не сходили с коней и ехали, понурив голову,

по готовой, расчищенной и утоптанной дороге. Не такое тогда было время, чтобы заставлять

или принуждать кого-нибудь; всякий, у кого есть усердие и отвага, сам вызывается на такие

дела.

Таким образом, утаптывая снег и прокладывая себе дорогу, мы прошли мимо местности,

называемой Анджукан, и в два-три дня достигли хавала, называемого Хавал-и Кути, у

подножия перевала Заррин. В этот день был снег и сильная метель, так что всех охватил страх

смерти. Жители тех мест пещеры и впадины в горах называют хавал. Когда мы достигли этого

хавала, метель стала беспредельно сильной; мы спешились у самого хавала. Снег был глубокий,

дорога — узкая; даже по утоптанной и пробитой тропе лошади шли с трудом.

Так как дни стали очень короткими, то хотя наши передовые подошли к хавалу еще

засветло, но остальные подходили до самой вечерней и ночной молитвы. Позднее они сходили с

коней на том самом месте, где останавливались. Многие дожидались утра на спинах коней.

Хавал казался очень узким; я взял лопату, разрыл снег и устроил для себя у входа в хавал

место шириной с молитвенный коврик. Хотя я вырыл в снегу яму глубиной по грудь, но все еще

не дошел до земли, получилось некоторое укрытие от ветра. Я сел там. Сколько мне ни

говорили: «Идите в хавал!», я не пошел.

В сердце моем пронеслась мысль: «Люди — в снегу, на метели; а я стану там отдыхать в

теплом помещении; народ терпит тяготы и страдания, а я буду там спать и блаженствовать. Это