ИВИ РАН - Ненасилие как мировоззрение и образ жизни

Я надеялся также, что белые умеренные отвергнут миф времени. Сегодня утром я получил письмо от белого брата из Техаса, где говорится: «Все христиане знают, что цветные люди со временем получат равные с белыми права, но, возможно, вы слишком спешите в своем религиозном рвении. Христианству понадобилось почти две тысячи лет, чтобы достигнуть того, что оно имеет сейчас. Учению Христа понадобилось время, чтобы прийти на Землю». То, что здесь сказано, идет от трагического непонимания сущности времени. Существует странное, иррациональное убеждение, что в самом ходе времени есть нечто, что неизбежно исцелит все болезни. На деле же время нейтрально. Его можно использовать либо разрушительно, либо созидательно. Я начинаю думать, что люди злой воли использовали время гораздо более эффективно, чем люди доброй воли. Нашему поколению следует покаяться не просто за едкие слова и действия плохих людей, но и за ужасное молчание хороших людей. Мы должны увидеть, что человеческий прогресс никогда не катится на колесах неизбежности. Он идет благодаря неустанным усилиям и постоянному труду людей, желающих быть соработниками Бога, и без этого тяжелого труда само время становится союзником сил социальной стагнации. Мы должны творчески использовать время и постоянно помнить, что время всегда приспело для добрых дел. Ныне настало время сделать реальностью обещания демократии и превратить нашу нерешительную национальную элегию в созидательный псалом братства. Ныне настало время поднять нашу национальную политику из зыбучего песка расовой несправедливости на прочную скалу человеческого достоинства.

Вы называете нашу деятельность в Бирмингеме крайностью. Поначалу я был несколько обескуражен тем, что братья-священнослужители рассматривают мои ненасильственные усилия как экстремистские. Я начал думать о том, что стою посредине между двух противоположных сил в негритянском сообществе. Одна из них — это сила самоуспокоения; им охвачены негры, которые в результате долгих лет угнетения настолько лишились самоуважения и чувства, что они что-то значат, что приспособились к сегрегации, и немногие негры среднего класса, которые, имея ученую степень и экономическую безопасность, а иногда и кое-какую экономическую выгоду от сегрегации, подсознательно стали безразличными к нуждам негритянских масс. Другая сила — это сила горечи и ненависти, и она весьма близко подходит к тому, чтобы выступить за насилие. Она воплощается в различных негритянских националистических группах, возникающих по всей стране; самое крупное и известное из них — это мусульманское движение Элайи Мохаммеда. Это движение порождено свойственным нашему времени отчаянием, вызванным продолжающимся существованием расовой дискриминации. Оно составлено из людей, которые потеряли веру в Америку, которые полностью отреклись от христианства и пришли к выводу, что белый человек — это неисправимый «дьявол». Я попытался встать между этими двумя силами, говоря, что мы не должны следовать «ничегонеделанию» самоуспокоившихся или ненависти и отчаянию черных националистов. Существует более достойный путь любви и ненасильственного протеста. Я благодарен Богу, что под влиянием негритянской церкви идея ненасилия пришла в нашу борьбу. Если бы эта философия не появилась, я уверен, что многие улицы на Юге были бы сейчас залиты потоками крови. И еще я убежден, что если наши белые братья отвергнут как «мятежников» и «чужаков-агитаторов» тех из нас, кто идет по пути ненасильственных прямых действий, и откажутся поддержать наши ненасильственные усилия, то миллионы негров станут искать утешения и защиты от депрессии и отчаяния в черных националистических идеологиях, а это — процесс, который неизбежно приведет к устрашающему кошмару расовых столкновений.

Угнетенные люди не могут всегда оставаться угнетенными. Настоятельная потребность в свободе в конце концов придет. Это то, что случилось с американским негром. Что-то внутри напомнило ему о его прирожденном праве на свободу; что-то вне его напомнило, что он может достичь ее. Сознательно и неосознанно он оказался захваченным тем, что немцы называют Zeitgeist (дух времени. — Прим. пер.) и вместе со своими черными братьями в Африке и темнокожими и желтолицыми братьями в Азии, Южной Америке и Карибском бассейне двинулся с чувством космической насущной необходимости к земле обетованной расовой справедливости. Тот, кто осознает эту жизненно насущную необходимость, которая заполонила негритянское сообщество, легко поймет роль публичных демонстраций. У негра в душе накопилось множество подавленных обид и скрытых недовольств. Ему нужно освободиться от них. Поэтому позвольте ему иногда помаршировать; позвольте ему пойти в своем молитвенном паломничестве к городской ратуше; поймите, зачем ему нужны сидячие забастовки и марши свободы. Если его подавленные эмоции не найдут выхода в ненасильственных действиях, они выразятся в зловещих актах насилия. Это не угроза; это исторический факт. Поэтому я не говорил моему народу: «Отбрось свое недовольство». Но я пытался сказать, что это нормальное и здоровое недовольство может быть направлено по пути созидательных ненасильственных прямых действий. Сейчас этот подход был отвергнут как экстремистский. Должен признаться, я был чрезвычайно разочарован такой характеристикой.

Но по мере того как я продолжал размышлять обо всем этом, я вдруг почувствовал некоторое удовлетворение тем, что меня считают экстремистом. Разве Иисус не был экстремистом в любви — «Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, молитесь за обижающих вас и гонящих вас». Разве Амос не был экстремистом в справедливости — «Пусть справедливость течет как воды и праведность как могучий поток» А разве Павел не был экстремистом за Евангелие Иисуса Христа — «Я ношу на теле моем знаки Господа Иисуса». Разве Мартин Лютер не был экстремистом — «На том стою; я не могу делать ничего иного, так что помоги мне Бог». Разве Джон Бэнъян не был экстремистом — «Я лучше буду оставаться в тюрьме до конца дней моих, чем подвергну резне мою совесть». Разве Авраам Линкольн не был экстремистом — «Эта нация не сможет выжить, если будет оставаться наполовину рабской, наполовину свободной». Разве Томас Джефферсон не был экстремистом — «Мы полагаем самоочевидной ту истину, что все люди созданы равными» — Так что вопрос не в том, являемся ли мы экстремистами, а в том, какими экстремистами мы являемся. Будем ли мы экстремистами за ненависть или экстремистами за любовь? Будем ли мы экстремистами за сохранение несправедливости — или экстремистами за дело справедливости? В трагической сцене на Голгофе были распяты три человека. Мы не должны забывать о том, что все три были распяты за одно и то же преступление — преступление экстремизма. Два были экстремисты безнравственности и пали ниже своего положения. Третий, Иисус Христос, был экстремистом за любовь, истину и добро и тем самым поднялся над своим положением. Так что, может быть, Юг, нация и весь мир отчаянно нуждаются в созидательных экстремистах.