ИВИ РАН - Ненасилие как мировоззрение и образ жизни

Но суд Божий лежит на церкви более, чем когда-либо. Если сегодня церковь не возродит жертвенный дух ранней церкви, она потеряет свой подлинный голос, предаст верность миллионов и будет распущена как бесполезный общественный клуб, не имеющий никакого значения для двадцатого века. Я каждый день встречаю молодых людей, чье разочарование церковью доходит до прямого отвращения.

Может быть, я опять настроен слишком оптимистически. Так ли уж неразрывно организованная религия связана со статус-кво, чтобы помешать спасти наш народ и весь мир? Возможно, я должен обратить свою веру к внутренней духовной церкви, церкви внутри церкви как истинной ecclesia и надежде мира. Но я опять благодарю Бога за то, что некоторые благородные души из рядов организованной религии вырвались на свободу из парализующих цепей конформизма и присоединились к нам, и стали активными участниками борьбы за свободу. Они оставили свои конгрегации, где находились в полной безопасности, и вместе с нами прошли по улицам Олбани, штат Джорджия. Они шагали по дорогам Юга, участвуя в рискованных рейдах свободы. Да, и пошли вместе с нами в тюрьму. Некоторые были изгнаны из своих церквей, лишились поддержки епископов и собратьев-проповедников. Но они действовали, полные веры, что лучше потерпеть поражение за правое дело, чем победить в дурном. Их свидетельство стало той духовной солью, которая сохраняла истинное значение Евангелия в эти беспокойные времена. Они прокладывали туннель надежды в темной горе разочарования.

Я надеюсь, что церковь как единое целое ответит на вызов, брошенный в этот решающий час. Но даже если церковь не выступит в поддержку справедливости, я не буду отчаиваться в будущем. У меня нет страха перед последствиями нашей борьбы в Бирмингеме, даже если в настоящее время мотивы нашей борьбы остаются непонятыми. Мы добьемся свободы в Бирмингеме и по всей стране, потому что цель Америки — свобода. И как бы нас ни оскорбляли и ни осмеивали, судьба наша связана с судьбой Америки. Еще до того как Отцы-пилигримы высадились в Плимуте, мы уже были здесь. До того как перо Джефферсона вывело на страницах истории великие слова Декларации Независимости, мы были здесь. Ибо более двух столетий наши праотцы трудились в этой стране, не получая никакой платы; они сделали царем хлопок; они построили дома своим хозяевам, страдая от страшной несправедливости и постыдных унижений, — и все-таки с неисчерпаемым жизнелюбием продолжали цвести и развиваться. Если невыразимые жестокости рабства не смогли остановить нас, то уж противодействие, которое мы встречаем сейчас, наверняка потерпит поражение. Мы завоюем себе свободу, потому что священное наследие нашего народа и извечная воля Божия воплощены в наших требованиях.

Прежде чем я закончу, я полагаю, что должен упомянуть еще один пункт в вашем заявлении, который огорчил меня до глубины души. Вы с теплой похвалой отозвались о полиции Бирмингема за то, что она поддерживала «порядок» и «препятствовала насилию». Я сомневаюсь, чтобы вы с такой теплотой похвалили полицию, если бы видели, как полицейские собаки в буквальном смысле кусали шестерых безоружных, не употреблявших насилия негров. Я не могу поверить, чтобы вы так быстро одобрили полицейских, если бы видели их отвратительное и бесчеловечное обращение с неграми здесь, в городской тюрьме; если бы вы наблюдали, как они толкают и осыпают бранью старых негритянских женщин и молоденьких негритянских девушек; если бы вы видели, как они хлещут по щекам и пинают старых негров-мужчин и молодых ребят; если бы вы посмотрели, как они дважды отказались дать нам пищу, потому что мы хотели вместе пропеть нашу молитву. Я сожалею, что не могу присоединиться к вашим похвалам в адрес департамента полиции.

Правда, они были довольно дисциплинированны, когда сдерживали демонстрантов. В этом смысле на публике они применяли «ненасилие». Но с какой целью? Чтобы сохранить порочную систему сегрегации. В течение последних пяти лет я постоянно проповедовал: ненасилие требует, чтобы средства, которые мы используем, были так же чисты, как наши цели. Таким образом я пытался разъяснить, что неправильно использовать безнравственные средства, чтобы достичь нравственных целей. Но теперь я должен сказать, что столь же, или даже еще больше неправильно использовать нравственные средства для достижения безнравственных целей. Может быть, м-р Коннор и его полицейские на публике не применяли насилия, как и шеф Притчетт в Олбани, штат Джорджия, но они использовали нравственные средства ненасилия, чтобы послужить безнравственным целям вопиющей расовой несправедливости. Т. С. Элиот сказал, что нет большей измены, чем делать добрые дела из дурных побуждений.

Я хотел бы, чтобы вы высоко оценили участников негритянских демонстраций в Бирмингеме за их великую смелость, за их готовность пострадать и поразительную дисциплину, которая сохранялась, несмотря на самые бесчеловечные провокации. Когда-нибудь Юг признает своих подлинных героев. Это будет Джеймс Мередит, отважно и с огромным чувством великой цели встретивший глумящиеся враждебные толпы и чудовищное одиночество, отметившее его жизнь первопроходца. Это будут старые, угнетенные, измученные негритянки, символом которых стала 72-летняя женщина из Монтгомери, штат Алабама; она поднялась на борьбу с чувством собственного достоинства и вместе со своим народом решила не ездить в автобусах, предназначенных для черных, и ответила человеку, который спросил о причине ее усталости, с невыразимой глубиной: «Ноги мои устали, а душа отдыхает». Это будут юные студенты колледжей и старшеклассники, молодые проповедники Евангелия, и множество пожилых негров, отважно и ненасильственно сидевших у буфетной стойки и добровольно пошедших в тюрьму за свои убеждения. Придет время, и Юг узнает, что когда эти лишенные наследства дети Божии сидели у буфетной стойки, они на самом деле стояли за самое лучшее в американской мечте и за самые священные ценности в нашем иудео-христианском наследии и тем самым возвращали всю нашу страну назад, к тем великим колодцам демократии, которые были глубоко вырыты Отцами-Основателями, сформулировавшими конституцию и Декларацию Независимости.

Я никогда раньше не писал такого длинного письма (или следует назвать его книгой?). Боюсь, оно слишком длинно и займет много вашего драгоценного времени. Могу уверить вас, что оно было бы гораздо короче, если бы я писал его за удобным письменным столом, но что еще делать, когда вы томитесь один целыми днями в скучной монотонности тесной тюремной камеры, как не писать длинные письма, думать странные думы и молиться долгими молитвами?