ИВИ РАН - Ненасилие как мировоззрение и образ жизни

Я надеялся, что белые умеренные это увидят. Может быть, я был настроен слишком оптимистически. Может быть, я слишком многого ожидал. Я полагаю, что должен был понимать, что лишь немногие представители той расы, которая угнетала другую расу, смогут воспринять или оценить идущие из глубины души стенания и страстные устремления тех, кто был угнетен, и еще меньшее число их в состоянии признать, что несправедливость следует вырвать с корнем путем сильных, настойчивых и целенаправленных действий. Я признателен, однако, что некоторые из наших белых братьев осознали значение этой социальной революции и посвятили себя ей. Число их все еще очень мало, но достоинства их велики. Некоторые из них — Ральф Мак-Джилл, Лилиан Смит, Гарри Голден и Джеймс Дэббс — написали о нашей борьбе красноречивыми, пророческими и полными понимания словами. Другие шли вместе с нами по безымянным улицам Юга. Они томились в грязных, кишащих тараканами тюрьмах, страдая от оскорблений и жестокостей сердитых полицейских, которые смотрели на них как на «грязных негролюбов». Они в отличие от стольких своих умеренных братьев и сестер признали серьезность момента и почувствовали необходимость мощной акции, дабы победить язву сегрегации.

Позвольте мне поспешить дальше и сказать о другом моем разочаровании. Я был крайне разочарован церковью белых и ее руководством. Конечно, есть примечательные исключения. Я не забыл того факта, что каждый из вас занял достойную позицию в этом деле. Я высоко ценю вас, преп. Стэллингс, за вашу христианскую позицию, проявленную в минувшее воскресенье, когда вы пригласили негров приходить на ваши богослужения без учета сегрегации. Я высоко ценю католических лидеров этого штата за введение несколько лет назад совместного обучения в колледже Спрингхилл.

Но несмотря на эти примечательные исключения, я должен честно повторить, что я разочарован церковью. Я не говорю это как один из огульных критиков, который всегда может найти что-то плохое в церкви. Я говорю это как служитель Евангелия, который любит церковь; который возрос на ее лоне; который жил ее духовными благословениями и который останется верным ей, пока длится его жизнь.

У меня возникло странное чувство, когда я несколько лет назад внезапно оказался во главе движения автобусного бойкота в Монтгомери, что нас поддержит белая церковь. Мне казалось, что белые проповедники, священники и раввины Юга будут в числе самых сильных наших союзников. Вместо этого некоторые из них стали нашими прямыми противниками, отказавшись понять движение за свободу и представляя в ложном свете его лидеров; а множество других вели себя скорее осторожно, чем смело, и остались за безопасным прикрытием витражных стекол своих храмов.

Несмотря на свои разбитые в прошлом мечты, я приехал в Бирмингем с надеждой, что белое религиозное руководство его общины осознает справедливость нашего дела и с глубокой нравственной озабоченностью послужит тому, чтобы наши справедливые жалобы дошли до структур власти. Я надеялся, что каждый из вас поймет это. Но я снова испытал разочарование . Я слышал, как многие религиозные лидеры Юга призывают свою паству подчиниться решению о десегрегации, потому что это — закон, но я очень хотел бы услышать, как белые проповедники говорят: «Исполняйте этот указ, потому что интеграция нравственно праведна и негры — ваши братья» (курсив М. Л. Кинга. — Прим. пер.). Посреди вопиющих несправедливостей по отношению к неграм я видел, как белые церкви стоят в стороне и беззвучно шепчут какие-то благочестивые, но неуместные замечания и ханжеские тривиальности. Посреди ожесточенной борьбы за то, чтобы народ наш освободился от расовой и экономической несправедливости, я слышал, как многие проповедники говорили: «Это социальные проблемы, к которым Евангелие, собственно, не имеет касательства», и наблюдал, как многие церкви посвящают себя совершенно надмирной религии, которая проводит странное различие между телом и душой, священным и мирским.

И так мы движемся к концу двадцатого столетия с религиозным сообществом, в большинстве своем приспособившимся к статус-кво, стоящим, словно хвостовой огонь, позади других организаций сообщества, а не как головной огонь, ведущий людей к более высоким уровням справедливости.

Я изъездил вдоль и поперек Алабаму, Миссисипи и все другие южные штаты. Знойными летними днями и бодрящими осенними утрами я смотрел на прекрасные церкви с их надменными шпилями, указующими в небеса. Я получил огромное впечатление от массивных зданий религиозных образовательных центров. И снова и снова я вопрошал: «Что за люди молятся здесь? Кто их Бог? Где были их голоса, когда уста губернатора Барнетта роняли слова о вмешательстве и аннулировании? Где они были, когда губернатор Уоллес издал боевой клич, призывая к нарушению распоряжений и к ненависти? Где были их голоса поддержки, когда усталые, избитые и оборванные негритянские мужчины и женщины решили подняться от тесных низин самоуспокоенности к сияющим холмам созидательного протеста?»

Да, эти вопросы все еще остаются в моей душе. С глубоким разочарованием я оплакал равнодушие церкви. Но будьте уверены, что слезы мои были слезами любви. Не может быть глубокого разочарования там, где нет глубокой любви. Да, я люблю церковь; я люблю ее священные стены. Как я могу поступить иначе? Я в уникальном положении, потому что я — сын, внук и правнук церковнослужителей. Да, я рассматриваю Церковь как Тело Христово. Но Боже! Как мы запятнали и запачкали это тело социальным небрежением и страхом, что нас сочтут нонконформистами!

А ведь было время, когда церковь была очень сильна. Именно в тот период ранние христиане радовались, когда удостаивались пострадать за то, во что они верили. В те дни церковь была не просто термометром, фиксирующим идеи и принципы общественного мнения; она была термостатом, который трансформировал нравы общества. Как только ранние христиане входили в город, местные власти пугались и тут же старались объявить их «нарушителями мира» и «чужаками-агитаторами». Но те продолжали держаться своего убеждения, что они — «небесная община» и должны подчиняться Богу, а не людям. Они были малы числом, но велики своей преданностью делу. Они были слишком проникнуты Богом, чтобы их было можно запугать. Они положили конец таким порокам античности, как убийство младенцев и гладиаторские бои.

Все сейчас изменилось. Современная церковь часто имеет слабый, плохо слышный голос с неопределенным звуком. Она часто с усердием поддерживает статус-кво. Властей сейчас не беспокоит присутствие церкви; их удовлетворяет молчаливое, а часто и высказываемое вслух согласие церкви с тем, что творится в обществе.