Windows User - Кареев Н.И. История Западной Европы в Новое время. Том 2

Рассмотрим же судьбу идей свободы совести, свободы мысли, свободы светского государства и политической свободы в истории реформации.

Прежде всего следует отметить, что протестантизм породил принцип свободы совести, хотя реформация его и не осуществила. Исходным пунктом реформации был, как известно, религиозный протест, имевший в своей основе нравственное убеждение: все, сделавшиеся протестантами по внутреннему убеждению, встречали отпор со стороны католической церкви, а иногда и со стороны государственной власти, но мужественно и даже претерпевая мученичество, они отстаивали свободу своей совести, возводя ее даже в принцип религиозной жизни, как это делалось особенно индепендентами. В большинстве случаев, однако, принцип этот на практике искажался. Мы видели, напр., как отступил от него сам Лютер, торжественно сначала его провозгласивший перед лицом всего мира, но это был лишь частный случай более общего правила. Весьма часто гонимые ссылались на этот принцип лишь в видах самообороны, не имея достаточно терпимости, чтобы не делаться гонителями других, когда к тому представлялась возможность, и думая, что, как обладатели истины, они могут принуждать к ней других. Ставя реформацию под покровительство светской власти, сами реформаторы передавали ей права старой церкви над индивидуальной совестью. С другой стороны, завоевывая религиозную свободу, протестанты нередко завоевывали ее только для себя. Немецкие князья, протестовавшие на шпейерском сейме против вмешательства светской власти в религиозную область и ссылавшиеся при этом на тот принцип, что дела веры не могут решаться большинством, сами, однако, пользовались правом по‑своему решать, какой веры должны были держаться их подданные. Польская шляхта, фактически добившаяся для себя самой широкой религиозной свободы, не обращала никакого внимания на своих хлопов‑католиков, превращая их приходские церкви в протестантские и заставляя их себе платить десятину. Мы увидим еще, что по религиозным эдиктам, дававшим гугенотам свободу богослужения, во Франции дворянство получало в этом отношении более широкие права, чем горожане. Одним словом, в этих случаях свобода совести была лишь привилегией известных лиц и состояний, а не общим правом личности. Отстаивая, далее, свою веру, протестанты ссылались не столько на индивидуальное свое право, как это делал Лютер на вормском сейме, но, главным образом, на обязанность более повиноваться Богу, чем людям, но этим же самым повиновением Богу оправдывалось и их нетерпимое отношение к иноверию, которое они приравнивали к оскорблению Божества. Только позднее среди индепендентов утвердился принцип, по которому Христос, искупив всех людей своею кровью, сделался единственным господином над совестью людей. Реформаторы даже признавали за государством право наказывать еретиков, в чем вполне сходилась с ними светская власть, видевшая в отступлении от господствующего вероисповедания ослушание её велениям. Правда, на первых порах вопрос об отношении к несогласным в вере приводил реформаторов в немалое смущение: не мог же, например, Лютер ссылаться на те же самые принципы, на основании которых католическая церковь его самого объявила еретиком. Поэтому он останавливался перед мыслью о казни еретиков и охотнее подводил ересь под понятие богохульства, наказуемого и гражданскими законами, а еще больше напирал на политическую неблагонадежность таких еретиков, какими были анабаптисты. Такое отношение даже Меланхтон, однако, находил «глупо мягким», а Кальвин не отступил перед сожжением Сервета. Известно, что большинство протестантских богословов, включая в их число и Меланхтона, стали в этом деле на сторону Кальвина. Ученик Кальвина, сделавшийся потом его преемником, и теоретически защищал право светской власти наказывать еретиков в особом трактате «De haereticis а civili magistratii puniendis». У протестантов разных толков вообще не было взаимной терпимости: лютеране и кальвинисты только и делали, что враждовали одни с другими. Особенно нетерпимость Развита была в кальвинизме и вообще во второй половине XVI в. Вот один пример: когда Ян Лаский должен был со многими кальвинистами удалиться из Лондона в царствование Марии Кровавой, им не позволяли высадиться такие лютеранские города, как Копенгаген, Рошток, Любек, Гамбург, лишь в Эмдене после скитаний несчастные беглецы могли, наконец, ступить на твердую землю. Религиозный индифферентизм гуманистов, конечно, соединялся с терпимостью к иноверию, но в нем не было уважения именно к свободе религиозной совести, и с этой точки зрения могло оправдываться насилие над чужою верою, если не в смысле наказания за ересь или богохульство, то во имя политической необходимости. В протестантизме воззвания к свободе совести у гонимых соединялись с нетерпимостью у власть имущих, в гуманизме широкая терпимость – с непониманием настоящей свободы совести. Нужно было соединение свободы совести с терпимостью, нужно было устранение религиозной нетерпимости и политического неуважения к чужой совести, чтобы мог возникнуть чистый принцип религиозной свободы.

Из общего правила были, конечно, исключения, и чем меньше их было, тем больше заслуга тех, которые представляли собою такие исключения. В истории Кальвина мы уже упоминали о Кастеллионе [3], как об авторе трактата, протестовавшего против сожжения Сервета. Гонимый на своей французской родине за свободное отношение к католицизму, он должен был ее покинуть и стал искать такого уголка, где его не тревожили бы за его религиозные мнения. Судьба свела его в 1540 г. в Страсбурге с Кальвином, и это впоследствии привело его в Женеву, но не на долгое время. Кальвину не могла нравиться широкая терпимость Кастеллиона, и он покинул этот город. После этого он поселился в Базеле, где с течением времени стал преподавать греческий язык. Когда он издал свой «Трактат об еретиках, а именно: о том, можно ли их преследовать, и как должно с ними обращаться», написанный по поводу сожжения Сервета, Кальвин и Беза всячески старались повредить своему оппоненту, не останавливаясь даже перед доносами в базельский городской совет. Свою книгу Кастеллион издал под псевдонимом Мартина Беллиа, откуда защищавшиеся им положения получили название беллианизма. Его учение было проникнуто глубочайшим уважением к правам человеческой личности. Свобода есть самая основа нашей жизни, и отнять у человека сознание своей свободы все равно, что отнять у него чувства. Кто казнит за то или другое мнение, тот не истину защищает, а убивает человека. Мысль можно защищать только мыслью: это – дело ученых, а не палачей. Сам Кастеллион был глубоко верующим человеком, но он учил уважать и чужую веру, исходя из идей милосердия и справедливости. Другим таким же представителем веротерпимости был тоже француз Доле, один из видных гуманистов первой половины XVI века, сожженный в Париже в 1546 г. по обвинению в богохульстве. Уже двадцатитрехлетним юношей он смело протестовал против совершенного на его глазах сожжения тулузского профессора Катюрса, обвиненного в сочувствии к лютеранству. То же самое преступление и ему было поставлено в вину судившими его католиками. Но и протестанты были настроены по отношению к нему так же враждебно, называя неверием его проповедь терпимости к чужим религиозным мнениям.