Поэзия Золотой Орды

«Тыщу лет без веры жил я, — молвит Див, —
Обходился без Аллаха и молитв,

Обойдусь без той обузы в смертный час:
Коль умру, на что и нужен мне намаз?!»

Услыхал Али от Дива эту речь,
Встал на камень и воздел волшебный меч —

И скатилась с шеи Дива голова,
Провещавшая греховные слова.

Но едва лишь нечисть ту убрал с земли
Лев Аллаха, светоч праведных — Али,

На героя из раскрытых врат дворца
Полетели дивы, дивы без конца!

Не помешкав ни мгновенья, витязь вновь
В смертной битве льет неправедную кровь,

Зульфикаром рубит головы горой,
Попирает он чудовищ тех ногой.

Триста дивов в этой битве полегли:
Он и вправду Лев Аллаха, наш Али!

Уступила рать нечистая ему,
От греха сокрылась прочь в глухую тьму.

Оглядел Али округу — дивов нет,
От уродливой орды простыл и след.

Расковал единоверцев он своих,
Разделил богатства дивов промеж них.

Взяв на спину, что могли снести зараз,
Все пошли ко дну колодца в тот же час.

Говорят они: «Али, куда идти?
Нам из этого колодца нет пути.

Нету крыл у нас, чтоб вылететь на свет,
Даже лестницы, и той, к несчастью, нет.

Видно, здесь нам и придется умирать,
На роду нам так начертано, видать».

Говорит он: «Будьте стойки до конца,
Безгранична милость нашего Творца».

Помолился он, и Божьего раба
На девятый круг небес дошла мольба.

Азраилу повелел тогда Аллах
Вознести их из колодца на крылах.

Как молитва завершилась, тотчас ввысь
Все они в мгновенье ока вознеслись.

Все они, и с ними женщина-краса,
Вознесли хвалу Аллаху в небеса.

Долго радовались счастью своему,
Да и мы причастны отчасти к нему.

Донеслась и до Пророка эта весть:
Лев Аллаха на пути — почет и честь!

Тридцать тысяч вышли витязя встречать
И хвалы Аллаху радостно кричать.

Голова катит к Пророку. Подле ног
Без натуги в руки взял ее Пророк,

Помолился, чтоб Всевышний спас Главу.
Милосердный услыхал его мольбу.

Голова былое тело обрела:
Руки, ноги возвратил рабу Алла.

Это чудо наяву видали все,
Поразились Божьей силе и красе.

Сына пожранного — в святости Своей
Возродил Аллах из высохших костей.

В новом платье возвращен ему Творцом
Облик юноши с сияющим лицом.

В память Шамса Тарази [80] Шамс Тарази — видимо, шейх и учитель анонимного автора поэмы. и дел его
Не копи в подлунном мире ничего.

Фагилятун, фагилятун, фагилят,
Этот мир отдай в обмен на Райский сад!

Не вымысел это — правдивая быль
О горькой ли муке, о светлой любви ль,

О времени злом и борениях с ним,
О верности юноши клятвам своим…

Железный Хромец шел войной на Ургенч,
Хорезм сокрушая, как яростный смерч.

Ослеп и оглох от страданий народ,
Всей пролитой крови никто не сочтет.

Стал труд хорезмийцев поживой огню,
Горели повсюду хлеба на корню.

Встал хан Тохтамыш на защиту страны.
Родных разлучая, дул ветер войны.

Сухейль в эти дни оказался в плену.
Кто воину это поставит в вину?

Пытались друзья отстоять храбреца,
Но участь его уязвила сердца.

Прекрасней Иосифа юный Сухейль:
Румяный, как яблоко, стройный, как ель,

Сладка его речь и крепка его стать —
Ширин не смогла б перед им устоять.

Но шея его покорилась ярму,
Кудрявые волосы слиплись на лбу,

Невольника сердце зажато в тиски…
Кто душу его исцелит от тоски?

Печальной дорогой он должен идти,
Жалеют его только птицы в пути,

На сотню ладов в цветнике соловей
Сухейлю сочувствует песней своей.

Колосьев блестят золотые концы,
В полях урожай убирают жнецы:

Для родины их станет хлебом зерно.
Сухейль же и крошки не видел давно.

Плоды, наливаясь, висят на виду,
Кругом благодать, словно в райском саду.

Но шествует мимо рабов череда;
Сухейля к земле пригибает беда.

Не видят глаза чужеземных чудес,
Не радуют сердца ни речка, ни лес…

Цепями сковали Сухейля враги,
Набили колодки на обе ноги,

В застенок упрятали в недрах земных:
Ни «ахи», ни «охи» не трогали их.

Светило дневное сокрылось с земли,
Цветок вырван с корнем и вянет в пыли;

Не виден из ямы сияющий свет —
Ни смерти, ни жизни невольнику нет.

Но сильному духом не сгинуть в тюрьме,
Отваге его не угаснуть во тьме.

Вращаются звезды, светлеет восток —
Из правды проклюнется счастья росток.

Во тьме ожиданий, в зиндане глухом,
Забылся Сухейль от усталости сном.

Явилось ему сновидение вдруг,
Объяли Сухейля восторг и испуг:

Во сне этом — пери святой красоты
В прекрасном саду собирала цветы.

«Не ты ль тот цветок, — он спросил, как в бреду, —
Что краше любого соцветья в саду?

Но кто ты? Земной человек или джинн?
Мне имя свое поскорее скажи!

Всевышнего я восхвалю что есть сил
За то, что тебя мне, как солнце, явил!»

Ответа он ждал, ожиданьем томим,
Но пери-судьба посмеялась над ним,

Исчезла, как лань, в золотистом дыму
И сердце огнем опалила ему.

Сухейль устремился за пери вослед
В небесный, прозрачный, струящийся свет,

Но в лунный дворец ее он не попал
И снова в свое подземелье упал.

Печально постигнув, что это лишь сон,
На участь свою вновь посетовал он.

В шатре принимал донесения шах,
Победные вести звучали в ушах.

Средь сверстниц своих, краше тысячи лун,
Сияла красой его дочь Гульдурсун.

Прекраснейший с ней не сравню я цветок,
В душе ее — чувств лучезарных исток.

Она, кому ровни вовек не найду,
Гуляла в цветущем гаремном саду.