Поэзия Золотой Орды

Сухейля в цепях мимо сада вели…
Душа Гульдурсун словно взмыла с земли.

Узнала любви притяженье душа,
Землей вокруг Солнца круженье верша [81] Сайф-и Сараи запросто пишет о движении Земли вокруг Солнца за полтораста лет до Коперника. .

Она полюбила, в мечтанье своем
Себя видя — розой, его — соловьем.

Но в тесном затворе не петь соловью,
На воле заводит он песню свою.

Он розу возлюбит, любви не тая,
Не станет и роза терзать соловья…

С подобными чувствами шахская дочь
Все думала: как же Сухейлю помочь?

Не только красива, еще и умна,
Снотворное в хлебе сокрыла она,

Чтоб хлеб этот страже тюремной отдать,
Чтоб юношу пленного вновь увидать.

К тюремщику тайно придя в ту же ночь,
Тот хлеб отдала ему шахская дочь.

Когда он уснул, заглянула в тюрьму —
Как яркое солнце, развеяла тьму.

Там пленник, цветком увядая во мгле,
Лежал без сознанья на голой земле.

В слезах Гульдурсун в подземелье сошла,
Коснулась рукой дорогого чела.

Очнулся Сухейль — не поверил глазам,
Подумал, что стал падишахом он сам:

Приснившейся пери сияющий лик
Пред ним ослепительной явью возник.

Щека горячо прижималась к щеке,
Общались глаза на одном языке.

Сказала Сухейлю его Гульдурсун:
«Я в жертву тебе свою жизнь принесу!»

«Я нищ пред тобой, — он сказал, — но и смерть
Бессильна на чувства оковы надеть.

Тебе я пожертвую душу и кровь!»
Случалась ли в мире такая любовь?

Сказала любимому шахская дочь:
«Нам случай удачный представила ночь!

Давай устремимся в далекую даль,
Туда, где не ждут нас тоска и печаль!»

Не спорил Сухейль; в полуночной тиши
Он глянул наружу — вокруг ни души.

Пустились влюбленные в путь при луне,
Печально сиявшей в ночной тишине.

Дорога плутала, свободой маня,
Да только в конце их ждала западня:

Они оказались, себе на беду,
Под солнцем пустыни, как в жарком аду.

В песках этих, как ни захочется пить,
Всем золотом мира воды не купить,

Вовек даже птиц не заманишь сюда,
Им тоже нужны и вода, и еда.

Упав, Гульдурсун не смогла уже встать…
Откуда теперь им спасения ждать?

В пустыне Сухейль не нашел ей воды,
Не выручил их белый свет из беды.

Один он остался на свете, когда
Угасла его Гульдурсун, как звезда…

«Зачем, — молвил он, — эту участь терпеть?
С возлюбленной вместе хочу умереть!»

Сказал — и кинжалом над телом ее
Пронзил горемычное сердце свое.

Померк белый свет, и пропали, как сон,
Движенье вселенной, теченье времен.

Пустыня сокрыла в песках золотых
Высокую тайну о гибели их:

Честней умереть, не теряя лица,
Чем ждать малодушно иного конца!

Нет подвига выше, скажу тебе вновь,
Чем юную жизнь положить за любовь!

Цени свою женщину, слушатель мой,
Всегда она в трудностях рядом с тобой,

Будь верным ей другом, люби, не серди,
В морях ее слов жемчуга находи!

Лейли и Меджнуна я вспомнил — и строк
Излился в тетрадь лучезарный поток!

Творенье мое проживет сотни лет,
В нем царствует правда, в нем вымысла нет.

Прочтут его в самой далекой земле,
Рассказ о Сухейле не сгинет во мгле.

Всевышний, помилуй Сайф-и Сараи,
Укрой от несчастий в чертоги свои!

В год Хиджры семьсот девяносто шестой
Свой труд завершил он молитвой святой.

Она — вселенной сущность и услада,
Красавиц века ханша и досада:

Лицом — жасмин и статью — кипарис,
Власами — цвет Божественного сада.

Волшба луны в ночи ее зениц,
Быть ей рабом — влюбленному награда.

Душа — мишень для стрел ее ресниц,
Вселенная ей поклониться рада.

С ее воротника восходит ввысь
Свет солнца — мироздания отрада.

Заиндевей, душа, и преклонись
Пред ворожбой чарующего взгляда!

Раб Сайф-и Сараи, тужить не надо:
Сам Бог дивится ей — и ты дивись…

Зачем меня жестокий рок в неволе этой держит?
Затем ли, что зовусь «Клинок» [82] Сайф — меч, клинок. , в неволе этой держит?

Явись неправедный, она всё б на него глядела,
Меня ж не видя, как залог в неволе этой держит!

Слов драгоценность оценив, — как серьги, в уши вдела
И, с жемчугами их сравнив, за украшенье держит.

Красавица, луны светлей, душою завладела
И черной родинкой своей в неволе черной держит.

Ей равных нет в земном саду, провозглашу я смело,
Влюбленного на поводу своих желаний держит.

Ее обычай ей под стать, она хитрит умело:
Кто к ней захочет ближе стать — тех в отдаленье держит.

О, Сайф-и Сараи, судьбе до мук твоих нет дела:
Свой лунный лик явив тебе, в огне разлуки держит.

Милой локоны — как гиацинт, лик ее — как рассвет,
Кипарис позавидует стану, щекам — вешний цвет.

И душисты уста, и душа — как сердечный привет,
Красоте ее даже в Китае подобия нет.

Очи — хуже татар держат в рабстве, речь — звонче монет,
На губах ее сладкий нектар, в сердце — истины свет.

Для любви ты захлопнул врата всем расспросам вослед:
Волосами поймала в силки, и обрел ты ответ.

Пламя страсти в душе ее, — этим огнем разогрет,
Беспрерывно горишь ты и сам наподобье комет.

Мед — слова ее, взоры — янтарь, ее тайны — секрет,
Сад любви обихаживать дан ей священный завет.

Ты — поэт, о Сайф-и Сараи, — и на множество лет
Воспевать милый образ прими нерушимый обет.

О ты, к мечтаниям пустым приученное сердце,
О зорким зрением своим измученное сердце,

Где на земле ни углядишь ты гурии сиянье,
Ты в это полымя летишь, глаза зажмурив, сердце!

Цветов увидев на заре волшебное сверканье,
Собой пожертвовать скорей уж поспешаешь, сердце.