Марш Генри - Призвание. О выборе, долге и нейрохирургии

сексуального опыта: воспитание я получил консервативное, и родители растили

меня в целомудрии. Теперь-то я понимаю, что это она соблазнила меня. Впрочем,

речь идет всего лишь об одном-единственном поцелуе – дальше дело не зашло.

Сразу же после этого она разразилась слезами. Думаю, ее привлек во мне не по

годам развитый ум в сочетании с чуть ли не детской неуклюжестью, от которой,

возможно, она захотела меня избавить. И, наверное, ее смутила моя чересчур

пылкая реакция: я принялся забрасывать ее стихами собственного сочинения,

которые уже давно забыты и уничтожены. Она умерла много лет назад, но я по

сей день стыжусь этой истории, хотя тот поцелуй и помог мне обрести смысл

жизни и достойную цель. Именно благодаря ему я стал нейрохирургом.

Меня обуревали замешательство и смятение, мне было стыдно за свою

мучительную и абсурдную любовь, во мне бушевали одновременно и радость,

свойственная влюбленным, и горе от того, что меня отвергли. Казалось, будто в

моей голове сражаются не на жизнь, а на смерть две армии, и подчас мне хотелось

убить себя, чтобы покончить с этим сумасшествием. Однажды я решил попытать

судьбу и ударил кулаком по окну оксфордской квартиры, в которой жил

студентом, – однако стекло не разбилось. Хотя, вероятно, за это стоит

поблагодарить подсознание, проявившее осторожность и не позволившее мне

ударить изо всех сил.

Я осознал, что, несмотря на всю глубину своих страданий, не осмелюсь причинить

себе серьезный физический вред, и вместо этого предпочел пуститься в бега.

Решение было принято во время прогулки по набережной Темзы ранним утром 18

сентября 1971 года. К счастью, я понял, что суицид не выход. Дорожка, по которой

я шел, довольно узкая; летом здесь сухо и все зарастает травой, а зимой –

сплошные лужи и грязь. Я пересек весь Оксфорд и миновал Порт-Медоу –

просторные пойменные луга к северу от города. Дом, в котором я вырос, стоял в

нескольких сотнях метров. Может, он даже попался мне на глаза, пока я шел

вдоль реки: местность была до боли знакомой. А если бы я прошел чуть дальше и

свернул в сторону узкого ручейка, который связывает Темзу и Оксфордский

канал, то наткнулся бы и на старый дом смотрителя шлюза. Но, полагаю, еще до

этого я развернулся и двинулся обратно, поскольку успел разобраться с собой.

Старик-смотритель – тогда, разумеется, юноша – уже должен был там поселиться.

Я бросил учебу из-за безответной любви – но отчасти и в знак протеста против

моего исполненного лучших намерений отца, который был непоколебимо

убежден, что я непременно должен окончить Оксфорд или Кембридж, чтобы

преуспеть в жизни. Перед тем как переехать в Лондон, он сам преподавал в

Оксфордском университете. Он заслуживал лучшего сына, но что тут поделаешь:

склонность к бунтарскому поведению запрограммирована в психике многих

молодых людей; и мой отец – добрейший человек, который некогда тоже восстал

против своего отца, – покорно принял мое решение. Я отказался от предсказуемой

и перспективной карьеры и отправился работать санитаром в больницу одного из

шахтерских поселков в Ньюкасле. Я надеялся, что, увидев, как люди страдают от

«настоящих», физических болезней, излечусь от любовного недуга.

Став нейрохирургом, я узнал, что психические заболевания не так уж отличаются

от физических – во всяком случае, болезни разума не менее реальны, чем болезни

тела, и ничуть не меньше требуют врачебной помощи.

Отец одной моей приятельницы работал в местной больнице главным хирургом и

по просьбе дочери взял меня на работу, хотя до этого мы с ним ни разу не

встречались. Поразительно, что он пошел на это, и не менее поразительно то, что

меня согласились вновь принять в колледж при Оксфордском университете после

годового отсутствия. Неизвестно, как сложилась бы моя судьба, если бы не

доброта, которую проявили ко мне совершенно чужие люди.

Работа санитаром в больнице, которая предоставила мне возможность наблюдать

за операциями, стала первым моим шагом на пути к карьере хирурга. Решение

пришло ко мне неожиданно. Как-то раз я приехал в Лондон на выходные и

отправился навестить свою сестру Элизабет (медсестру по образованию). Пока она

гладила постиранное белье, я разглагольствовал о том, какой я несчастный. И в

определенный момент меня вдруг осенило (не помню, как именно это случилось):

а ведь у моей проблемы есть очевидное решение – поступить на медицинский

факультет и стать врачом. А может быть, это предложила Элизабет. Субботним

вечером я возвращался в Ньюкасл на поезде. Я сел в вагон, посмотрел на свое

отражение в темном оконном стекле – и понял, что обрел цель в жизни. Однако

прошло еще целых девять лет, прежде чем я, уже дипломированный медик,

нашел свою самую страстную любовь – нейрохирургию. Я никогда не сожалел об

этом решении и всегда считал, что работать врачом – это большая честь для меня.

Не уверен, однако, что выбрал бы медицину и нейрохирургию сейчас, будь у меня

возможность заново начать карьеру. Столько всего изменилось!

Многие из сложнейших нейрохирургических операций, например операция при

аневризме сосудов головного мозга, уже не нужны. В наши дни врачи находятся

под каблуком у бюрократов, которых не существовало в таком количестве сорок

лет назад и которые, как показывает практика, мало смыслят в тонкостях

врачебной работы. Национальной службе здравоохранения Великобритании –

организации, в которую я верю всем сердцем, – хронически не хватает

финансирования, поскольку государство не осмеливается признаться

избирателям, что тем следует платить больше налогов, если они хотят получать

первоклассную медицинскую помощь. Кроме того, человечеству сегодня

угрожают и другие проблемы – посерьезнее болезней.

Вернувшись в Ньюкасл с вновь обретенной верой в собственное будущее, я

прочитал первый номер журнала под названием «Эколог». В нем было полно

мрачных предсказаний о том, что случится с планетой, если человеческая

популяция продолжит экспоненциальный рост. Листая страницы журнала, я

задумался: не слишком ли эгоистично с моей стороны будет стать врачом и

исцелять других, чтобы исцелить себя? Пожалуй, должны быть и другие, причем

более эффективные – хотя и куда менее эффектные, – способы, позволяющие

сделать мир чуточку лучше, чем работа хирурга. И вынужден признать, я так до

конца и не отделался от мысли, что убежденность в собственной значимости

частенько развращает врачей. Мы крайне легко становимся самодовольными