Марш Генри - Призвание. О выборе, долге и нейрохирургии

разойтись. А потом у него начались судорожные припадки…

– У вас есть дети?

– У мужа есть дочь от первого брака, но общих детей у нас нет.

– Боюсь, что здесь мы бессильны, – как можно медленнее проговорил я. – Мы не

можем сделать так, чтобы ваш муж стал прежним. Все, что мы можем, – это

продлить ему жизнь; вероятно, он сможет прожить еще не один год, но изменения

в его личности будут только нарастать.

Миссис Уильямс взглянула на меня с выражением полнейшего отчаяния: она не

могла не надеяться, что операция все исправит, что ее кошмарам наяву придет

конец.

– Я думала, с нашим браком что-то пошло не так. Родственники мужа во всем

винили меня.

– Дело было в опухоли.

– Теперь я это понимаю. Даже не знаю, что и думать…

Мы поговорили еще какое-то время. Я объяснил, что придется дождаться отчета о

гистологическом исследовании удаленных мною тканей, и сказал, что может

потребоваться повторная операция, если анализ покажет, что я не удалил опухоль.

Единственный вариант дальнейшего лечения – лучевая терапия, которая,

насколько я мог судить, вряд ли поможет улучшить состояние пациента.

Я оставил миссис Уильямс в крошечной переговорной с одной из медсестер: я

привык считать, что родственники большинства пациентов предпочитают

плакать, после того как я покидаю комнату. Но, может быть, подобными мыслями

я просто успокаиваю себя и на самом деле они предпочли бы, чтобы я остался.

Вместе с Сами мы двинулись по длинному больничному коридору.

– По крайней мере, – сказал я, – они собирались разводиться, так что миссис

Уильямс должно быть чуточку легче, чем многим другим. Хотя подготовиться к

такому все равно невозможно.

Я вспомнил, как пятнадцать лет назад закончился мой первый брак и как жестоко

мы с бывшей женой вели себя по отношению друг к другу. Никто из нас не

страдал от опухоли в лобной доле головного мозга, хотя порой я и гадаю, какие

бессознательные процессы могли управлять нашим поведением. Сейчас я с

ужасом думаю о том, как мало внимания уделял своим трем детям в тот тяжелый

период. Психиатр, у которого я тогда консультировался, посоветовал мне занять

роль наблюдателя, но я не мог отделаться от эмоций: во мне кипела злость из-за

того, что меня пытаются выселить из собственного дома, бóльшую часть которого

я построил собственными руками. Полагаю, в результате – когда все закончилось

– я стал в некоторой степени мудрее и научился лучше себя контролировать.

Правда, меня не покидает мысль о том, что это может быть связано и с

возрастным замедлением работы нервных контуров мозга, отвечающих за

эмоции.

Я заглянул к мистеру Уильямсу. Едва я зашел в палату, медсестра сообщила, что

ночью он пытался сбежать и пришлось запереть входную дверь. Утро было

погожим, солнце недавно взошло над горизонтом, и его лучи разливались по

палате, окна которой выходили на восток. Мистер Уильямс, в пижаме с

нарисованными плюшевыми мишками, стоял перед окном. Обе руки он вытянул

перед собой, словно приветствуя солнце, освещающее шиферные крыши южной

части Лондона.

– Как вы? – поинтересовался я, рассматривая слегка опухший лоб и аккуратный

изгиб шва над ним, который пересекал бритую голову.

Он ничего не ответил, только одарил меня загадочной рассеянной улыбкой, а

затем вежливо пожал мне руку, так и не проронив ни слова.

Спустя два дня пришел отчет о гистологическом исследовании, который

подтвердил, что все присланные мною образцы пронизаны медленно растущей

опухолью. Пройдет еще немало времени, прежде чем мы найдем, куда пристроить

мистера Уильямса: дома ему вряд ли смогут обеспечить должный уход. Поэтому я

велел ординаторам отправить его в местную больницу, в которую он изначально

обратился по поводу эпилептических припадков. Пусть эту проблему решают

тамошние врачи и медсестры. Опухоль рано или поздно сведет его в могилу, но

невозможно предсказать, произойдет это в ближайшие месяцы или же

потребуется гораздо больше времени. На следующее утро во время обхода я

заметил, что в той кровати лежит уже другой пациент – мистера Уильямса

перевели.

2

Поражение в Лондоне

Уволиться из лондонской больницы я решил в июне 2014-го – за четыре месяца

до того, как наткнулся на старый дом смотрителя шлюза. Сразу же подал

заявление об уходе, а через три дня, как обычно, совершал ежедневную пробежку

вдоль берега Темзы (в выходные мы с Кейт живем в Оксфорде).

Однако против обыкновения я не мог совладать с паникой. Чем занять себя после

выхода на пенсию? Ведь в моем распоряжении уже не будет нейрохирургии,

которая прежде отнимала почти все свободное время и не оставляла места для

пустых переживаний о будущем.

Забавно, что много лет назад в том же самом месте я размышлял над аналогичной

проблемой. Правда, я тогда не бежал, а шел, но зато по той же самой дорожке, и

терзали меня куда более тяжелые мысли: я только что решил бросить изучение

политики, философии и экономики в Оксфордском университете, чем сильно

расстроил и разочаровал родителей.

Пробегая вдоль реки, я внезапно припомнил непальскую девушку, которую

оперировал двумя месяцами ранее. У нее развилась киста позвоночника, со

временем непременно приведшая бы к полному параличу ног. Причиной кисты

оказался цистицеркоз – заражение свиным цепнем. Для бедных стран вроде

Непала это довольно распространенное заболевание, но для Англии неслыханная

редкость. Несколько дней назад девушка приходила в амбулаторное отделение,

чтобы поблагодарить меня за свое исцеление: как и большинство непальцев, она

вела себя чрезвычайно вежливо и воспитанно. Я бежал (стояло жаркое лето,

уровень темно-зеленой воды в реке понизился, и Темза казалась практически

неподвижной) и думал о той пациентке, а затем мысль моя перескочила на Дева –

первого и лучшего из непальских нейрохирургов, более известного в широких

кругах как профессор Упендра Девкота. Мы с ним крепко подружились тридцать

лет назад, когда вместе проходили интернатуру в хирургическом отделении.

«Ага! – осенило меня. – Почему бы не отправиться в Непал и не поработать

вместе с Девом? Заодно и Гималаи увижу».

* * *

К обоим решениям – бросить учебу в Оксфорде и уволиться из больницы – меня

подтолкнули женщины. Сорок три года назад я страстно и совершенно некстати

влюбился в женщину гораздо старше меня, которая была другом нашей семьи. В

двадцать один год я был не по возрасту незрелым и практически не имел