Марш Генри - Призвание. О выборе, долге и нейрохирургии

Шарли: она сидела на другом конце длинного темного коридора и в неярком свете

настольной лампы читала газету, лежавшую на столе. Я попросил снотворное (в те

дни для этой цели использовали ныне запрещенный «Могадон») и, совершенно

выбившись из сил, уснул. А наутро с некоторым удовольствием увидел в зеркале

ванной комнаты, что мои внутренние страдания наконец-то стали реальными – во

всяком случае, теперь их можно было разглядеть. Под глазами у меня было два

огромных синяка – что ж, гораздо лучше, чем резать руку осколком разбитого

стекла.

Всю следующую неделю я по часу в день изливал душу приятнейшему пожилому

психиатру, избавляясь от эмоционального груза. Теперь я испытывал необъятную

любовь ко всему и всем на свете. Казалось, будто я родился заново.

После выписки я на машине поехал в Чилтерн-Хилс. Стоял чудесный осенний

вечер. Я ощущал напряжение во всем теле, как будто только что пробежал

марафон. Помню, с каким трудом я перелез через деревянный забор, окружавший

поле (ворота были заперты). Это был самый счастливый день в моей жизни.

Исследования показали, что влюбленность редко длится дольше шести месяцев.

Со временем эйфория развеивается, и на смену ей приходят более приземленные

чувства, необходимые для того, чтобы поддерживать успешные отношения. Ну, по

крайней мере полгода – это дольше, чем радостное возбуждение, которое я

испытал, начав принимать холодный душ.

Чувство просветленности и оптимизм, осознание себя частью чего-то большего, не

покидавшие меня после выписки из больницы, в точности походили на

описанные в книгах примеры «божественного откровения», которое переживает

человек, обратившийся в ту или иную религию. Да только в тот момент я не верил

в присутствие божественной силы – ни в моей жизни, ни в целом мире.

Источником моих ярких чувств, очевидно, служил тот же механизм, что

активируется в головном мозге, когда мы влюбляемся. За счет этого механизма

близость любимого человека делает нас счастливыми и он кажется нам

невероятно прекрасным.

У зебровой амадины и других птиц в начале брачного периода, когда они

принимаются активно искать партнера и стараются привлечь его песнями, в

головном мозге формируются новые нейроны. Интересно, не происходит ли нечто

подобное и с нашим мозгом, когда мы влюбляемся? И еще интересно, способны

ли животные испытывать экстаз. Было выдвинуто предположение, что большой

мозг дельфинов и китов – созданий, славящихся своей игривостью, –

действительно позволяет им ощущать бурный восторг. В это запросто можно

поверить, когда смотришь на плывущих по морю дельфинов, то и дело норовящих

выпрыгнуть из воды. Испытав исступленный восторг, я не обрел веру в Бога, но

окончательно убедился в чрезвычайной загадочности собственного разума, а

также в том, что все священное и мирское неразрывно связано между собой.

Должно быть, в мозге есть участок, благодаря работе которого первобытный

инстинкт размножения, присутствующий у всех живых существ, переплетается со

сложными чувствами и с абстрактным мышлением, которым в процессе

эволюции научился наш большой мозг. Осознание того, насколько загадочно мое

собственное сознание (правда, уже без исступленного восторга), начало

усиливаться в последние годы – по мере приближения моей жизни к ее

неизбежному концу. Полагаю, это служит мне заменой религиозной веры и в

каком-то смысле помогает подготовиться к смерти.

Во время одной из поездок в Судан я посетил крохотный зоопарк, расположенный

на территории бескрайней сахарной плантации в пустыне, на берегу Белого

Нила [10], в нескольких сотнях километров к югу от Хартума. Там был бетонный

пруд с пятью нильскими крокодилами, которые сверлили меня глазами,

наполовину погрузившись в воду (они нападают и на людей). Рядом стояла клетка

с одиноким слоненком. Разлученный с матерью и лишенный необходимого

слонам общения с сородичами, он явно сошел с ума: об этом свидетельствовали те

же нелепые повторяющиеся движения, что характерны для детей с серьезными

формами аутизма и для хронических шизофреников, которых я повидал

достаточно, работая медбратом. Следом за клеткой с несчастным слоненком

разместился небольшой вольер с молодыми шимпанзе – судя по всему, тоже

спятившими. Суданский коллега – которому я очень симпатизировал –

разразился смехом, поймав мой озабоченный взгляд.

– Эх вы, англичане! Все такие мягкосердечные! – сказал он.

* * *

Когда на непальском слоне затягивали подпругу, он печально взглянул на меня

маленькими красными глазками, и в его взгляде я прочел – во всяком случае как

мне показалось – бесконечное смирение.

Нас подвели к посадочной площадке высотой четыре метра. Трухлявые ступеньки

лестницы, по которой мы поднимались, заросли мхом. Слона подвели к

платформе; мы с Девом и два проводника забрались на деревянные носилки,

расселись по углам спиной друг к другу и обхватили ногами по одному из четырех

столбов каркаса. На носилках обнаружилась тонкая подушка, и в итоге ехать было

гораздо удобнее, чем я ожидал.

Слон неспешной походкой двинулся к джунглям, и сперва мне, сидевшему на его

спине в четырех метрах над землей, было не по себе от этих плавных

покачивающихся движений. Мелькнула мысль, что путешествие быстро наскучит

мне: как только я привыкну к качке, заняться будет нечем. Однако вскоре я начал

получать удовольствие от поездки, хотя по-прежнему гадал, что же думает по

поводу всего происходящего сам слон.

Погонщик держал в руках серп и палку. Время от времени он расчищал серпом

путь, помогая слону, который ловкими движениями туловища тоже ломал

встречные ветки. Я читал, что, кроме того, серпом слону режут уши, если он вдруг

выходит из-под контроля. А еще я читал, что при подготовке молодых слонов

дрессировщики иногда проявляют чудовищную жестокость, хотя многие авторы

также упоминают, что между погонщиками и слонами порой развиваются очень

близкие отношения и что доход, получаемый от катания туристов на слонах,

помогает охране местной природы.

Слона не заставишь делать то, чего он не хочет. То, как погонщик и животное

вместе выбирали маршрут, напоминало непрерывный процесс переговоров.

Погонщик направлял слона, слегка пиная его уши ногами, подобно пилоту

самолета, нажимающему педали ножного управления, но слон далеко не всегда

соглашался с рекомендациями. Верхом мы преодолели реку – гигантское

животное без труда перебралось на противоположный берег – и продолжили