Елена Кисель - Аид. Любимец судьбы

ница, – выбросила Деметра сквозь зубы. – Не видал ее?

Такая рыжая, груди как два пифоса13, плечи – шире твоих, и

нос уточкой. Она тут уже лет десять наездами, а ему еще при

Метиде улыбалась, а сейчас совсем прилипла – не оторвать.

Тряпочки ему ко лбу прикладывает! Кормит из рук! А он ее

терпит! Чем она его так очаровала?!

– Разговорчивая?

– Слова не вытянешь, тебе под стать!

– Тогда ясно.

Деметра скривилась – опять, мол, твои шуточки.

– Гестия, слетай к ручью, там нектар и амброзия ох-

лаждаются. Покорми этого испепелителя. И фрукты возь-

ми, а то наверняка ведь голоднее дракона явился.

13 Пифос – крупный керамический или глиняный сосуд,

предназначенный для хранения продуктов.

105

Сестра голубым мотыльком вспорхнула с древесного

ствола. Деметра ей вслед насупила темные брови – мол, со-

всем как девочка носится!

– Посейдон сюда же придет. Скоро, наверное. Чуть ли

не спим в саду, а иногда и спим тоже. Во дворце страшно…

пусто. Зевс иногда как вскрикнет – кажется, сейчас крыша

на голову рухнет. Афродита на свой остров удрала, к ним-

фам – мол, у нее от этих криков волосы портятся. Почти все

поразбежались.

Заметно. Конюшни пустые, лошадей из колесницы

самому распрягать пришлось. У подножия Олимпа – толпы

перепуганных послов и прихлебателей, а в самом дворце

– десяток не просыхающих сатиров да две-три бледные от

ужаса нимфы – и эти недолго продержатся…

– Посейдона он давно позвал?

– Позвала. Пришла эта… утконосая. Покачала сво-

ими пифосами и говорит, мол, Посейдона зовет. Срочно.

В полдень ушел, пока не было. Щеку вытри, а то будто из

подземного мира вылез. Да что…

Натужно затрещали кусты. Цикады, которые толь-

ко-только начали подавать голоса, подлаживаясь под пти-

чье пение, замолкли вторично.

Посейдон прорвался сквозь заросли как сквозь па-

утинку и шагнул на поляну, оглядывая ее настолько дико,

что Деметра только руками всплеснула вместо того чтобы

орать о своих несчастных растениях.

Выглядел средний – будто самолично сожрал Метиду

и теперь боится признаться в содеянном.

– А-а-а, – сказал диким голосом и ткнул пальцем мне

в грудь. – И ты тут. Уф.

Плюхнулся мимо бревна прямо на траву и попытался

пригладить копну волос, стоящую дыбом.

– Это уж… – пропыхтел. – Совсем, значит. Угу, попро-

сил. Да-а…

106

Гестия подошла, робко сунулась к нему с чашей нек-

тара – Жеребец посмотрел в чашу, понюхал и дрогнувшей

рукой выплеснул благоуханную жидкость себе на лицо.

Нектар золотом закапал с носа, задрожал росистыми ка-

плями на ресницах.

– Что случилось? – шепот у Деметры – прерывающий-

ся, свистящий. – Ему лучше?

– Это я бы не сказал. Он, понимаешь ли, попросил

меня расколоть ему голову.

– Что?!

– Голову, – Посейдон похлопал по темечку. – Молотом.

Или секирой, тут он мне выбор позволил. Говорит, бери,

раскалывай, а то у меня там что-то стучится, будто тесно

ему. Выпустить надо…

– Брату плохо, – прошептала Гестия, роняя амфору14,

из которой пыталась наполнить чашу для меня.

– А почему он просил тебя? Почему не… его? – сестра

вроде бы и жеста указательного не сделала, а все ясно: вот

ты, брат, бегаешь и задыхаешься, а этот бы не стал. Взял бы

лабриссу и голову Зевсу – надвое, тварь бездушная…

– Меня уже просил.

Тревожный денек для цикад выдался – замолчали и

в третий раз. Боги молчат – куда уж нам жизни радоваться, мы насекомые скромные…

Боги правда молчат. У них дело: старшего брата рас-

сматривать, будто у него лишняя голова выросла.

– Просил?!

– Дней пять назад.

Все. Вот теперь уже и листья не шумят – пропускают

прикосновения ветерка. Тут как бы под бурю не попасть…

– Ну и… что ты ему ответил-то?

– «Разбегись и треснись башкой в стену».

14 Амфора – сосуд из глины или бронзы с узким горлышком.

107

Кажется, дверью я тогда бахнул так, что она в куски

распалась.

Шесть глаз – шесть озер немого укора. Ну, конечно.

Кто жену жрал? Зевс. А кто скотина? Аид.

Не представляю, как это получается. Надо бы спросить

у этой Фемиды, раз уж она разбирается в справедливости.

– А что ты… не сказал-то… – Посейдон подумал, мах-

нул рукой и заключил: – А!

Протянул Гестии чашу.

– Брату совсем худо? – тихонько поинтересовалась та,

поднимая с травы амфору, в которой еще оставалось изрядно.

На том месте, где пролился нектар, неторопливо и

величественно разворачивали лепестки золотистые лилии.

– Ну, видок у него, будто он все-таки послушался Аида и

пару раз в стенку-то… Или не пару. И все мне на молот указы-

вал и говорил, что, мол, был бы сын – сын бы ему не отказал…

– А эта? – обернулась от олеандра Деметра, которая

вторично врачевала сломанные ветки.

– Кто?

– Эта, рыжая, с плечами как у мужика?

– Ты про Фемиду, что ли? А что Фемида. . Смотрит

грустно. Лоб ему отварами какими-то обтирает. Но не спорит.

– Скажите пожалуйста, она не спорит! Молчаливостью,

значит, решила взять? Покладистостью?

– Да к чему ей молчаливость, с такой фигурой можно

хоть все время разговаривать, – Посейдон покатал чашу в

руках, вздохнул мечтательно. – Вот вас с Гестией вдвоем

слепить, Афродиту добавить – и как раз одна Фемида по-

лучится!

– Пифосы, – прошипела Деметра, которая поняла,

что здесь ей с Фемидой не состязаться. От прикосновений

сестры олеандр прорастал колючками в полпальца.

– Что с войсками? – понижая голос, спросил Жеребец.

– Я Зевсу-то пробовал говорить… и что Кроновы уже в

108

движении, и что они себе долину на сбор наметили… а он

стонет и все – «Оставь меня!»

– Худо.

– Что, кроноборца им давай?

– Угу.

– А что ты им говорил-то?

А что я им мог сказать? Будет, мол, вам оживший

смысл и рок Крона, однако пока что ваш предводитель со-

жрал супружницу и мается. Только не несварением желуд-

ка, а головными болями.

Карту я вытащил из-за пояса просто от задумчиво-

сти. Она висела перед глазами, захотел бы – мог бы пальцем

в воздухе ее начертить…

Одна низина у реки, где раньше были поселения

людей Золотого Века, а теперь даже не руины – эхо руин.

Хрисопотамия – долина Золотой Реки. Золотой котел, в ко-

торый стекаются армии Крона.

Равнина, изрезанная реками, через которую непре-

менно пройдут эти армии – там нет ни городов, только

три-четыре селения, там леса, но есть – о, есть широкое поле, обширнейший пустырь, поросший полынью, – преддверие

гористой местности…

И горы, в которых так удобно было бы держать оборону.

« Ты так и не можешь решиться, невидимка? Поле или