Елена Кисель - Аид. Любимец судьбы

уханья, клекота паразитов. Музыка проигранной битвы:

кого-то рвет кровью, кто-то пытается пошевелиться, вот

чей-то свистящий вдох…

Почти гармония.

Из которой время от времени вычеркивают ноты.

Смолк один хрип – на северной окраине поля. Почти

тут же – на востоке, где лежал резерв Посейдона, выко-

шенный лапифскими лучниками. Шелест крыльев – это

коршуны спускаются на еще теплую добычу. Шелест других

крыльев – тот, который я хочу услышать – железных…

Тонкий, холодный свист клинка в застывшем воздухе

бранного поля. Единственный клинок, который звучит по-

сле того, как все битвы уже закончены. Благословение для

тех, кто измучен слишком сильно и зовет обладателя этого

меча по имени, умоляя сжалиться, не подозревая, что ему

недоступна жалость…

И взлетают в воздух отсеченные мечом пряди волос

– тут же в воздухе растворяясь. Символы того, что ты нын-

че тоже – отрезанная прядь. Иди себе бледной тенью, ищи

мир, где тебя примут как своего и дадут успокоение.

Тени появились первыми – недоумевающие, глядя-

щие на покинутые ими тела. Потом из мглы выступил меч

– сверкнул на востоке, затем ближе к центру, едва слышно

взвизгнул над каким-то сатиром…

Появилась фигура. Исчезла. Появилась. Каждое

исчезновение – жизнь, то есть, смерть. Срезанная прядь

волос. Новая тень.

Он работал не оборачиваясь, и я не видел его лица

– мне и не было нужно. Лицо у него всегда говорило мало.

130

Говорящими были глаза, но вот глаз рассмотреть не удава-

лось, потому что в мою сторону он не смотрел. И рядом не

появлялся. Не мог не знать, что я здесь, – но не появлялся.

Я ждал, вслушиваясь в гармонию боли, где станови-

лось все меньше и меньше живых нот и все звонче звучало

воронье. Кентавры рядом со мной уже не могли ни молить,

ни проклинать. Скоро двое перестали хрипеть. Значит,

ждать осталось недолго.

Мелькнуло лезвие совсем рядом – срезая прядь с голо-

вы у гнедого. Рванулось лезвие у меня в руке – на перехват.

Меч я подобрал, не присматриваясь к нему, просто вынул из

руки у вот этого же самого гнедого…

Железо столкнулось с золотистой бронзой.

– Радуйся, Убийца.

Он поднял меч и отступил на шаг, не пытаясь, впро-

чем, исчезнуть.

Чуть покривились плотно сомкнутые губы: «Чего

тебе, Кронид?».

«Пришел спросить, куда ты пропал после нашего

освобождения. Я ждал вас с Гелло, а вы исчезли на полсто-

летия». «Тебе-то какое дело? Ты со своей семьей. Ты бог».

«Ты тоже».

«Нет».

Обвел рукой поле, на котором у него нынче вечером

так много работы по милости армий отца… по нашей ми-

лости. «Боги не рождаются в наказание этому миру. Ты

знаешь, кто рождается. Я не бог, это знают все. Спроси, кто

такой Танат, – и тебе ответят: чудовище. Чудовищу не быть

среди богов. Они смотрят на нас с отвращением, они счита-

ют себя выше нас… Может быть, правильно считают. Дай

мне продолжить мою работу, бог».

«Не зови меня так».

131

«Как мне звать тебя?»

«Как раньше. Ты навещал меня в отцовской утробе.

Ты учил меня драться на мечах. Мы вдвоем удерживали

Посейдона…»

Он глядел с хмурым недоверием. Я протянул ладонь,

кладя на нее лезвие меча.

«У нас с тобой кровь одного цвета, Танат. Хочешь –

смешаем ее?».

Меня пока не называют чудовищем. Но скоро, на-

верное, назовут – если я и дальше буду избегать пиров и

общества нимф. Слова «угрюмый» и «неуживчивый» уже

приклеились ко мне упрямыми пиявками – волочатся, куда

б я ни направился. Меня это не тяготит.

У нас с тобой много общего, Убийца.

Дернулись губы, и зябко зашелестели железные кры-

лья за спиной Таната.

– Побрататься с тобой – значит побрататься и с

остальными Кронидами. Я не настолько чудовище. Такая

жертва мне не нужна.

И потом уже привычно, глазами: «О чем ты хотел

попросить меня, невидимка?»

«Мы сражались и проиграли».

«Я видел. Я все время был здесь – много работы… Ты,

кстати, бездарно дерешься».

«Нам нужно время».

«Вам нужно перемирие, долгое и мучительное, на

которое ваш отец все равно не пойдет».

«Не пойдет, если мы продолжим себя вести как он.

Как воины. Как зрелые мужи, которые играют по установ-

ленным правилам».

«Значит, хотите воевать как мальчишки?»

«Да – потому что когда мальчишка получает по носу,

он не стесняется спрашивать совета у тех, кто мудрее его. Не

боится искать союзников в игре там, где никто бы не стал…»

132

Танат прикрыл глаза. Потом приоткрыл – блеснул

вопросом: «Чем я могу тебе помочь?»

– Проведи в подземный мир, – сказал я вслух. – Хочу

поговорить с Эребом и Нюктой.

* * *

Это чудесно – дружить с чудовищем. Бог, человек, са-

тир – кто угодно бы разразился визгом: «Ты пришел ко мне

только чтобы проникнуть в мой мир! Ты меня используешь!»

В Убийце начисто отсутствовала подобная чувстви-

тельная чепуха.

«Пошли», – сказал он, пожимая плечами.

Чего там, мол. Легко. Нюкту не обещаю, она вон сей-

час на небо колесницу выкатывает, а поболтать с Эребом –

всегда пожалуйста. Ты ведь помнишь, Кронид, что только

безумный осмелится беседовать с первобогом, олицетворя-

ющим Неизбывный Мрак?

А как же, помню. И с Лиссой-безумием я знаком не

понаслышке: она после памятной встречи от меня на карач-

ках куда подальше уползает и всякому встречному-попереч-

ному доказывает: «Этот и без моей работы ушибленный».

А еще молодость склонна к отчаянным поступкам.

Сразу я, конечно, в подземный мир не сунулся.

Отоспался, зарастил раны, пару раз навестил Левку, до-

ждался, пока появится определенность: отец собирает во-

йска для штурма Олимпа, Офрис – кипит от подготовки,

затевается что-то грандиозное…

Тогда решил – пора, других путей нет. Поколебался

на мгновение: сказать ли братьям?

Не сказал.

Гелиос готовился выкатить на небо свою колесницу,

когда я явился к указанному Танатом месту: мысу, который

сейчас носит название Тэнар.

133

Вдалеке, недовольное чем-то, шипело море, кусало

берег пенными бурунами. В шум волн вплеталось почти

такое же недовольное ржание: словно из волн набегали на

берег попастись табуны лошадей. На самом деле это исходи-

ла обидой моя квадрига17, оставленная у последней чахлой

рощи, которая встретилась по пути.

С неохотой расступались скалы – древние, выветрен-

ные. Старались впиться осколками в сандалии. Удержать.

С каждым шагом мир словно выцветал, и даже небо над

головой из бирюзово-голубого стало сперва дымчато-опа-

ловым, а потом блекло-серым, с легким налетом голубизны.