Михаил Панов - Занимательная орфография

Вы поняли, на что это похоже? Это похоже на морфему, если бы письмо передавало ее изменения. Но морфема — такой волшебник, которого надо легко узнавать. Как этого добиться? Да запретить ей изменяться!

Буква и запрещает. Она не может изменить произношения. Произношение морфемы остается изменчивым. Но на письме буква утихомиривает морфему: она придает ей постоянный облик.

Итак: морфема в произношении — волшебник. Изменяется. Буквенная маска делает ее облик постоянным.

Иногда морфемы, меняя свой облик, что называется, теряют чувство меры. Глаголы: ходить — шел, шла … ведь у них корни разные? Сейчас — разные. Исторически (в прошлом) — один и тот же.

Чередование х || ш — для нашего языка дело обычное: успех — безуспешно, орех — орешник, ухо — уши, просохнуть — просушу … Чередование гласного о с его отсутствием — тоже известно; это — беглый гласный: сон — сна, рожь — ржи . Наконец, и д чередуется с «ничем»: ведут — вел, упадут — упал, бредут — брёл, украдут — украл, пропадут — пропал … Все отличия обычны. Но здесь, у морфемы ход-, шё-, ш- , меняются все звуки. Получаются совсем разные по звучанию корни:

ход-ил

шё-л [7] Произносится: [шол].

ш-ла

К тому же мена х || щ бывает всегда в конце морфемы, а в этом корне — она начальная. Непривычно. Поэтому мы и считаем, что эти корни (в современном языке) — разные. Слишком много отличий.

На что это похоже? На другого волшебника: который может изменить сразу и нос, и глаза, и рот, и прическу. Конечно, и не узнаешь его, измененного, превращенного.

Так и с переменчивостью морфемы. Нашего старого волшебника, который может у себя менять что-нибудь одно, легче узнать, чем нового, во всем непостоянного волшебника. А все-таки и старый, и новый затрудняют узнавание. Помехи могут быть то меньше, то больше, но они есть.

И хорошо, что буква иногда помогает нам не обращать внимания на эти изменения. Волшебник отрастил себе нос, а мы приказали ему ходить в маске — в одной и той же постоянной маске. И по этой маске всегда легко узна́ем его.

Хорошая маска, полезная!

Пушкин писал о Ломоносове: «Он создал первый университет. Он, лучше сказать, сам был первым нашим университетом».

Этот университет — Михаил Васильевич Ломоносов — имел и филологический факультет, факультет словесных наук. Изучению законов русского языка Ломоносов отдал много сил.

С увлечением собирал Ломоносов материал для своей «Российской грамматики» (вышла в 1757 году). Тысячи записей! И каждая — какое-нибудь наблюдение, вопрос, обобщение, предположение. Вот например:

отъискать,

отискать,

отыскать…

Одно слово записано в трех вариантах. Ломоносов ищет: какую орфографическую форму избрать? Утвердилось последнее написание, сам Ломоносов отдавал ему предпочтение:

искать — отыскать,

играть — сыграть,

итог — подытожить,

икать — разыкался…

Ломоносов чутко отмечал, что отвечает духу нашего письма, а что — противоречит.

Раздумывает он и о самых главных основах нашего письма. По его мнению, «в правописании наблюдать надлежит, чтобы оно … не удалялось много от чистого выговору и чтобы не закрылись совсем следы произвождения и сложения речений».

Что это значит: «чтоб не закрылись следы»? Сравните:

косит, | косит,

касить, | косить,

казьба, | косьба,

пракощик. | прокосчик.

Слева написаны слова по выговору. И не видно, что эти слова однокоренные, косьба образовано от косить, прокосчик от прокос . Корень один и тот же, а носит разные буквенные маски: кос — кас — каз — кощ … Не догадаешься, что корень-то один и тот же! Справа «следы произвождения слов» не закрыты. Ломоносов, значит, был сторонником такого письма, которое не наносило бы ущерба морфеме. В разных словах одна и та же морфема пишется одинаково — вот «следы произвождения слов» и ясны!

Ломоносов, как видно из его слов, хотел сразу двух зайцев убить: и писать по произношению, не удаляться от него, и морфему сберечь. Но как эти два требования объединить?

Ломоносов решения не нашел.

Напомним, каким путем мы шли.

Мы задумались: не обслуживают ли буквы морфему? Но нас взяло сомнение — а уж такая ли морфема важная птица? Ее ученые-языковеды выдумали, а что до нее всем остальным пишущим?

Оказалось (мы это проверили), что до морфемы всем есть дело. Все в ней заинтересованы. И именно в том, чтобы каждая на письме передавалась одинакова, неизменно. Раз у одной и той же морфемы один и тот же смысл, пусть и передается всегда одинаково, чтобы было легко ее опознать и быстро понять ее смысл.

Как это сделать? Можно так: для каждой морфемы придумать особый значок и всегда его употреблять, когда понадобится такая именно морфема, например: такой-то корень. Но тогда, значит, — сколько морфем, столько и значков. Тысячи! Корней очень много. Получается что-то очень похожее на иероглифику. Не годится!

Придумали другое, очень здорово: буквы. Букв нужно совсем немного. Буквы должны изобразить морфему. И пусть они не строго следуют за звуком. А так, чтобы сохранить нерушимым облик каждой морфемы, хотя бы ценой звуковой неточности.

Вот как устроено наше письмо! Поняли мы его устройство!

Дело осталось за пустяком: посмотреть, действительно ли наше письмо заботится о том, чтобы каждую морфему сохранить в разных словах одинаковой. Конечно, заботится! Мы же знаем: сне [к] — сне [г] а . Звуки разные (то [к], то [г]), а буква одна и та же: г .

Все-таки еще раз это тщательно проверим.

Вновь возьмем отрывок из «Сказки о царе Салтане»:

Посмотрим на корни слов. Все ли они пишутся так, что их буквенный облик остается неизменным, во всех словах одинаковым?

Услышал . Какие другие есть слова с этим корнем? Слух. Слушаю. Слухи. Неслыханно. Один и тот же корень дан в трех… нет, в четырех видах: слыш-, слух-, слуш-, слых- . Неизменности морфемы нет ни в произношении, ни в письме.