Мишель Кастильо - Танги

Среди ночи Себастьяна вставала, чтобы разбудить Танги и проводить в ночную смену. Стоило ей лишь дотронуться до него, и он вскакивал, как человек, испытавший в жизни ужасные пробуждения. Он вздрагивал от малейшего шума. Она давала ему кусок хлеба, который он макал в оливковое масло. Разрезав пополам помидор, он съедал его по дороге в гавань. День за днем он продолжал бороться с привычкой к несчастью. День за днем он делал нечеловеческие усилия, чтобы устоять на ногах.

Себастьяна полюбила Танги. Она любила его молча. Заботилась, ухаживала за ним. Всякий день, в обеденный перерыв, рабочие видели, как она приходит в карьер и приносит «парнишке» завтрак. Ей надо было идти больше получаса, чтобы добраться до него, но она хотела, чтобы он получал горячую еду. Она всегда умудрялась достать для него какое-нибудь «лакомство»: кусок ветчины или немного сыру. Она приносила его с гордостью и усаживалась в тени на камне, возле Танги. Рабочие поддразнивали ее, говорили, что ей это «не по возрасту». Но она не обращала на них никакого внимания и даже не удостаивала ответом. Она огорчалась, видя, что Танги подавлен, нездоров. И глядела на него с бесконечной нежностью.

Днем она старалась разыскать для него пластинки с классической музыкой. Она уверяла, что обожает Баха и Бетховена. Вечером, вернувшись с работы, Танги садился во дворе поболтать с ней перед обедом. Когда он читал газету или слушал музыку, она замолкала и сидела не двигаясь.

Они никогда не говорили друг другу громких слов. Она любила его молча. Как и Гюнтер, она выражала свою нежность лишь красноречивыми поступками. Она жила для него, как жила бы для своего сына: следила за его сном, чинила ему одежду, готовила то, что он любит, по мере своих возможностей развлекала его. По воскресеньям они иногда отправлялись вместе на берег моря и завтракали там, вдали от толпы… Он говорил с ней обо всем. Она слушала молча и ласково улыбалась ему. Она все понимала сердцем. Вся жизнь ее была порывом материнской любви. И он тоже ее любил и восхищался ею, потому что она была справедлива и прямодушна. Он любил ее бесхитростное благородство и открытый взгляд. Она была скорее рассудительна, чем умна, но почти всегда судила правильно.

Через полгода после поступления Танги на завод среди рабочих начали распространяться новые слухи. В Барселоне готовились объявить забастовку. Поводом для нее послужило следующее. Кортесы [18] Кортесы (исп.) — испанский парламент. приняли постановление об увеличении зарплаты на десять процентов «из-за повышения стоимости жизни». Прошло семь месяцев, а увеличение зарплаты все еще не было проведено. В забастовке должны были принять участие рабочие разных отраслей промышленности. Говорили даже о выступлении студентов. Многие лавочники собирались в этот день прекратить торговлю.

На заводе шли непрерывные споры. Одни стояли за забастовку и говорили, что «рабочие мало чем рискуют», другие уверяли, что «риск очень велик и забастовка ничего не даст». Противники приводили разные доводы, стараясь убедить друг друга. Так проходили дни. Испанское радио вело решительную кампанию против «коммунистов и евреев», обвиняя их в стремлении сеять смуту в стране, и целые дни вопило: «Коммунизм не пройдет!»

Повсюду на заводе были поставлены громкоговорители. Они, как из рога изобилия, непрерывно сыпали то обещания, то угрозы. Но никто не обращал на них внимания. Что действительно произвело впечатление — это поезда, набитые полицейскими и жандармами с ручными пулеметами. Отряды прибывали один за другим с точностью часового механизма. Произойдут ли у них столкновения с рабочими? Будут ли они стрелять?.. Все задавали себе этот вопрос. Танги молча глядел на эту вооруженную демонстрацию. Он никогда не участвовал в стачках и даже не представлял себе, что это такое. Однако он отправился на собрание стачечного комитета.

Рабочие долго спорили. Они голосовали, поднимая руки. Некоторые утверждали, что забастовка равносильна самоубийству. Алехандро поднялся на помост и уверял, будто «хозяева отменят сверхурочные и примут суровые меры». Все внимательно слушали Кико. Он уже двадцать шесть лет работал на заводе, и его считали человеком рассудительным. Он тоже думал, что всеобщая забастовка — это самое последнее средство, когда уже все испробовано, и считал, что не следует заходить так далеко. Он стоял за отдельные внезапные стачки в разных отраслях промышленности: «от них было бы больше толку». Однако он соглашался с тем, что рабочие не имеют права отколоться от барселонских товарищей лишь по той причине, что их хозяева грозно скалят зубы. Ему очень много хлопали. Другой рабочий спросил: «Что же надо делать, чтобы избежать столкновений?» Кико снова взял слово. Он думает, что хозяева постараются вызвать столкновения, дабы усмирить забастовщиков и помешать им организовать демонстрацию. Он считает, что лучше всего выпустить на улицу женщин, и пусть они устроят шествие: «В них не станут стрелять». Тут поднялся невообразимый шум. Мужчины кричали, что женщинам место на кухне, нечего им соваться «в политику». Кико возразил, что дело тут не в политике, а в хлебе и женщины знают не хуже мужчин, что такое голод. К тому же большая часть женщин работает на заводе.

Наконец рабочие огромным большинством проголосовали за забастовку. Они запрут заводские ворота и расставят стачечные пикеты, чтобы помешать возобновлению работ. Рабочие соберутся на площади Диагональ и пройдут сомкнутыми рядами с барселонскими товарищами по улицам города. Все решили следить, чтобы не произошло никаких стычек с полицией, ни в коем случае не поддаваться на провокации и отвечать на них только словами.

Наступил день забастовки. Танги надел новый костюм, словно шел на праздник. Другие рабочие тоже приоделись. Он взял под руку Себастьяну, которая не помнила себя от радости. Она без конца твердила всем вокруг, что «наконец-то люди начали думать головой». Рабочие захватили заводские грузовики. Все двинулись в путь. На каждом грузовике висел лозунг: «Мы требуем хлеба!» На одной из машин Танги прочел: «Мы хотим жить». Эта фраза его потрясла. Он знал, в какой нищете прозябают эти люди, готовые рисковать всем ради возможности заявить о своем желании жить. И он подумал: как сильна должна быть любовь к жизни, если даже те, кто никогда не жил по-настоящему, продолжают утверждать свое право на жизнь!

Барселона была вооружена до зубов. На улицах толпились зеваки. На тротуарах выстроились полицейские с автоматами в руках; они осыпали демонстрантов оскорблениями, а те отругивались в ответ, но не делали никаких угрожающих жестов. Когда один из рабочих собирался нарушить запрет, товарищи тотчас призвали его к порядку. Наконец шествие подошло к площади Диагональ. Танги никогда не видел такой громадной толпы. Здесь собралось много тысяч мужчин, женщин и детей; они болтали, шутили… Становилось жарко. Мужчины сняли пиджаки… Все окна в богатых кварталах были наглухо закрыты ставнями.