Лариса Исарова - Война с аксиомой 

Хоть я и рассчитывала немножко на эффект, но не думала, что он будет таким сенсационным.

— Боже мой! — простонала Оленева, падая в кресло. — И вы могли мне не позвонить, не сообщить об этом немедленно?! Еще вчера!

С каждым словом голос ее повышался, крепчал и леденел.

Игнатов перестал названивать по телефону и тоже повернулся ко мне. Он хотел посмотреть на меня официально, но у него не получилось. Вот уже два года, как мы частенько с ним сталкивались и после нескольких ссор неплохо ладили. Мария Семеновна начала опускать голову, глядя на меня поверх очков, точно собиралась бодаться.

— Вы сами выгнали сына из дому, — сказала я Оленевой. — Вы должны были отдать себе отчет в своем поступке.

— Но где, где мой мальчик?

— В классе.

Она вскочила с места, рванулась к двери, но тут вмешалась Светлана Сергеевна:

— Сейчас идут уроки, вы не можете войти в класс…

— Так вызовите, вызовите его сюда! — умоляюще сказала Оленева Марии Семеновне.

— Приведи парня! — скомандовала Мария Семеновна, глядя на меня, как на пустое место.

— А зачем? Пусть нормально занимается. Надо всем успокоиться, подумать…

— И это говорит педагог?! — Оленева подобралась, как перед прыжком. — Мой сын попал в руки к авантюристке, к уличной девчонке…

— Я ее видела, — сказала я. — Самая обыкновенная девочка.

— Вызови Оленева! — скомандовала еще решительней Мария Семеновна.

И мне пришлось пойти за Виталием. Никогда не забуду, как он посмотрел на меня, когда я сказала ему, что его просит зайти Мария Семеновна. Он выпрямился, сжал губы, отвердев лицом, точно шел на расстрел, и двинулся легким, спортивным шагом по нашим длинным коридорам.

И я не успела сказать, что все произошло помимо меня, что я пыталась вмешаться, но что и я связана тысячами запретов именно потому, что я учительница. А главное, я не успела подбодрить его, посоветовать держаться стойко…

Когда мы с ним вошли в кабинет, Мария Семеновна мне сказала небрежно, как прислуге, которой барыня недовольна:

— Ну, а тебя я не задерживаю.

— Решается вопрос о моем ученике…

— Это ученик моей школы!

Третье слово она выделила жирно и победно посмотрела на Игнатова.

— Весь этот тарарам глуп!

Глаза ее округлились. Она позволяла, даже поощряла иногда нашу фамильярность, но только наедине…

— Твое мнение не спрашивают! И вообще, Марина Владимировна, у меня сейчас здесь совещание при директоре. Я вас на него не звала…

Игнатов скучающе гладил трубку телефона. Оленева заискивающе смотрела на сына. А он разглядывал носки своих ботинок. Плечи его ссутулились, точно он заранее подставил их под тяжелую ношу.

Пауза увеличивалась, густела.

Светлана Сергеевна вывела меня, сказав тихонько:

— А, оставь, что ты с ними сделаешь?! Если парень твердый — устоит, а если подчинится — грош цена такой любви…

И я ушла в библиотеку и перебирала журналы, не видя их, и мне особенно жалко было не Виталия, а Аллу с ее наивной мечтой о чуде.

Я вспоминала их ночной приход, эту маленькую счастливую замерзшую парочку. И представила судилище, перед которым стоял сейчас Оленев… Бедный парень! А я ничем не могу ему помочь!

Я напрасно прождала весь день Виталия. В класс он не вернулся после разговора с Марией Семеновной. Не приходил он два дня, а потом, появившись в школе, снова стал спокойным и выдержанным, первым учеником. Со мной он был вежлив, безукоризненно вежлив, прекрасно отвечал на моих уроках, даже пошел с классом на экскурсию на кондитерскую фабрику, но как-то оледенел… И поразительно стал походить на мать.

Вскоре я заговорила с ним, когда мы остались одни в коридоре.

— Ну, как ваши дела? Как Алла?

И вдруг услышала:

— Я вас очень прошу, Марина Владимировна, больше о ней не упоминать. Она меня не интересует.

Глаза его смотрели так холодно, жестко и твердо, что я вздрогнула.

— Что случилось, Талик?

— Ничего. — Он пожал плечами. — Все оказалось липой.

— Тебе что-то наговорили о ней?

— Частично. Но главное она сама рассказала…

И он передернул плечами с такой брезгливой миной, что мне захотелось его ударить.

Я как-то забыла, что вначале она меня раздражала. Все заслонил наш последний с ней разговор.

— Дай мне ее адрес!

— Зачем? У вас и так дел много…

Он сжал губы и опять стал похож на мать. Он явно спустил забрало, он уже никому не доверял. И он твердо решил все оборвать. Забыть. Вычеркнуть эту девочку из памяти.

И опять стал ходить всюду с Таней и Андреем. Как ни в чем не бывало. Только теперь его оруженосцы смотрели на него и с обожанием, и с сочувствием, с заботой. Так смотрят на выздоравливающего после тяжелой болезни.

Несколько недель я ждала, что Алла придет ко мне. Я даже на улицах оглядывалась на девочек ее роста, но больше я ее так и не встретила.

Эту историю Мария Семеновна мне не простила. Отныне она относилась ко мне с доверчивой враждебностью. Она ждала моих новых ошибок, промахов. Она хотела подавить тайное возмущение в «ее» школе, которое медленно зрело во мне. И настроение в учительской накалялось.

Я долго не знала, что же произошло в тот день в кабинете Марии Семеновны, отчего так изменился Виталий. И только потом, после окончания учебного года, я случайно встретила его мать в магазине. Оленева была по-прежнему холодна и деловита. И я удивилась, что она подошла ко мне.

— Я давно хочу вас поблагодарить, Марина Владимировна, и извиниться за свою резкость. Если бы не вы, эти дураки многое бы натворили…

— Я?!

— Ну да! Я потом узнала от родителей Аллы, как верно вы с ней поговорили, указали на ее место…

— Ах вот что!

— Да, ну и я, конечно, изменила тактику…

— А что, собственно, Виталию сказали тогда в кабинете Марии Семеновны?

— Я бесконечно благодарна товарищу Игнатову и Марии Семеновне. Их поддержка была неоценимой.

— А именно?

— Ну, я сказала Виталию, что эта девица с уголовным прошлым. И Мария Семеновна меня поддержала, сказала, что давно исключила ее из школы за легкомыслие, мягко говоря…

— А разве она училась в нашей школе?

— Ну, ложь во спасение… — Оленева засмеялась. — Он, конечно, дурачок, не поверил, стал грубить. И вот тут-то товарищ Игнатов подтвердил мои слова…

— Разве это правда?

— Ох, как вы наивны! Игнатов меня хорошо знал, он слышал о моем муже, он увидел, что мальчик отбивается от рук… Он даже сказал, что эту девицу скоро направят в колонию и что Виталий сможет сопровождать ее туда, если перестанет меня слушать.

Она улыбалась, счастливая, гордая собой, а я видела снова застывшее лицо ее мальчика. Болезненно застывшее. Такое лицо может быть у человека, испытывающего непрерывную глухую боль и не желающего ей сдаваться…