Лариса Исарова - Война с аксиомой 

— Я ничем не могу тебе помочь?

Он сжал в твердую черточку кривящиеся губы.

— Ты боишься Политыко?

Он молчал.

— Это он натравливает тебя на учителей?

Он молчал.

— Ну иди!

И он ушел, опустив голову, прижимая локти к телу.

Через веранду, на которой деловито попыхивал керогаз, я попала в маленькую комнату с маленькими слеповатыми окошками.

Спиной ко мне сидела за ножной швейной машиной бабушка Лайкина.

Она энергично раскачивала ногой педаль, подкладывала под иголку что-то красное и заунывно пела: «Ох эти маленькие детки, совсем оставили меня». Это она повторяла снова и снова мужским густым голосом.

— Добрый день!

Она обернулась. Я увидела орлиный нос и очки в роговой оправе с выпуклыми стеклами. Одной рукой она пригладила пышные белые волосы, сколотые круглой гребенкой на затылке, другой стала отряхивать бумазейный халат.

— Марина Владимировна! Я была уверена, что к нам-таки да забредете.

Она сбросила на пол какие-то тряпки и подставила мне стул, обмахнув его полой халата.

— Я хочу поговорить о Симе. Он очень изменился.

— Изменился? Хорошенькое дело! Ребенок совсем истаял… Вы же знаете, что я учила его музыке, хотя нам некому помочь. У него такой дивный слух, что соседи плачут, когда мальчик играет. А теперь? К пианино не подходит, уроки не делает. И денег требует. А какие у меня деньги? Я с утра до вечера машинкой стучу. Ну, я дала ему раз пятерку, два пятерку — сирота же он, кто и пожалеет, как не бабка…

Она рукавом халата утерла глаза.

— А потом и говорю: «Зачем тебе такая куча денег?» А он: «У нас в школе требуют, взносы всякие». А хорошее ли это дело с сироты требовать? Пусть те платят, у кого полный гарнитур семьи.

Я начала вспоминать.

— Никаких денег мы не собирали, — сказала я.

— Так мой Сима говорит уже неправду?!

Она закачалась на стуле.

— А он занимается русским языком с той учительницей, что я рекомендовала?

— А как же! Дай вам бог здоровья.

— Дело в том, что она спрашивала, почему вы ей не заплатили за последний месяц?

Бабушка Лайкина выпрямилась, вынула гребешок из волос, поглядела на него и снова воткнула в прическу.

— Как это — не уплатили? Что мы — нелюди? Двенадцать рублей, как одну копеечку, я на прошлой неделе ему передала. По рублю пятьдесят в час, так?

— Денег она не получила.

Бабушка Лайкина сняла очки, положила их на стол и схватилась за голову.

…Прошел еще день. Лайкин сидел пришибленный. Ребята шептались. Я вызвала Политыко к доске и пристально всматривалась в его загорелое, здоровое лицо.

Политыко отвечал плавно, продуманно; он зачитывал цитаты из Толстого и торжествующе поглядывал на меня.

Я поставила ему пятерку, хотя не слышала и половины ответа.

— Лайка, неси дневник! — скомандовал Политыко, точно щелкнул кнутом.

Лайкин вскочил и принес мне дневник Политыко.

После урока я позвала Рыбкина, Валю и Дробота.

— Надо провести такое собрание, — сказала я, — чтоб все высказались. Весь класс. Всем же Политыко не сможет мстить.

Валя закусила палец. Приоткрыв рот, Рыбкин провел внимательным взглядом по моему лицу.

— Все? И девчонки и мальчишки?

— Ох и здорово! — Дробот залился смехом. — Всех они не смогут избить. Ох и здорово!

— Да, все могут сказать правду, даже если Лайка промолчит, — задумчиво подтвердила Валя.

А потом я долго ехала в холодном полупустом трамвае домой, вспоминала сегодняшний день, и впервые за последнюю неделю меня не мучило чувство беспомощности.

После уроков я вошла в класс и сказала:

— Не расходитесь. Будет собрание.

Политыко привычно поднял руку:

— Можно уйти? У нас тренировка.

И, не дожидаясь разрешения, стал собирать портфель.

— Нет, нельзя, — сказала я. — Собрание вам посвящено.

На лице его мелькнула настороженность. Он покосился на ребят. Никто не шевельнулся.

Рыбкин набрал воздуха.

— Надо, ребята, о Лайке поговорить и о Политыко, ясно? Чего Лайкин уже вниз головой стоит. И как Политыко с ним обращается. И с классом. С нашим классом. Всё! Кто будет говорить?

Лицо Сапогова отвердело, а руки тяжело сжались в кулаки. А Политыко, оправившись от мгновенной растерянности, начал на высоких тонах:

— Опять Политыко! Счеты сводишь, Рыбак? Ой, смотри, Рыбак, не продешеви!

— Насмотрелся, сыт по горло, — огрызнулся Рыбкин, не глядя в сторону Политыко. — Ну, ребята, давайте! Кто будет говорить?

И тут я замерла, как и Политыко.

На партах молниеносно встал лес рук — двадцать семь рук, весь класс, кроме трех на последней парте. Двадцать семь рук стояли в тишине на партах, как на параде.

Политыко залился краской и опустил ресницы. Сапогов в упор, ненавидяще смотрел на меня, тяжело и мрачно.

— Порядок прежде всего, — откашлялся Рыбак, довольный эффектом. — Сначала пусть говорит первый ряд, потом середина, потом левый. Ну, начали!

И ребята заговорили.

Вначале Политыко ерзал, вертелся, пытался прерывать их классическими репликами: «Врешь!», «Ты видел?», «Ну погоди!»

Потом стал тише, потом опустил голову на руки и замер. А Сапогов оставался спокойным, только поглаживал ладонью щеку, точно она чесалась.

Ребята все говорили, говорили.

Рыбкин посмотрел на меня: я незаметно положила ладонь на ладонь, точно аплодируя. Он торжествующе втянул воздух носом, словно говоря: «Эх, а вы сомневались!»

Резче всех выступила Валя.

— Я тоже занимаюсь спортом, — неторопливо начала она, — хотя, конечно, я не имею еще первого разряда. Но я люблю это дело, люблю чувствовать себя ловкой, сильной — понимаете, когда каждая клеточка тела тебе подчиняется! Но разве я из этого делаю бизнес? А Политыко настоящий спекулянт, он позор спорта, он только и думает, как в вуз пролезть.

— Ясновидящая! — зло буркнул Политыко, не поднимая головы.

— Да на тебе это написано, герой! — непередаваемо презрительно протянула Валя. — Учителям хамишь? Хамишь. Но только таким, кто сдачи не дает. Вроде Николая Ильича. На класс чихаешь? Чихаешь. А сам за спину Марии Семеновны прячешься. Из Лайки сделал собачонку? Сделал. Никого посильней выбрать не мог. Эх, ты!

Она сейчас даже казалась крупнее и выше ростом.

— В общем, надо Политыко исключить из комсомола и запретить заниматься спортом.

Наступила тишина. Сапогов задышал чаще.

— Может, выступите? — предложил им Рыбкин.

Сапогов молча покачал головой, а Политыко лениво стал выпрямляться из-за парты. Несколько секунд он подождал, требуя тишины. Потом уронил:

— Вранье все. С Лайкой мы просто дружили. Понятно? А кому неясно, после уроков объясню… — и гордо заложил руки в карманы куртки. — А насчет спорта — в марте соревнования. Интересно, кто вас послушает! Интересно!