Юлия Шифрина - Я — хорошая девочка

— Сколько ребят! — сокрушается Петровна. — Не хватит кастрюли. Неужто столько будут музыке обучаться?

Домна Пантелеймоновна отвечает что-то такое, отчего мы все впадаем в тревогу:

— Нет, что вы? Будет отбор. Уверяю вас, что останется несколько человек.

Мы независимо отворачиваемся и теряем уверенность, что поступим.

Левко любит надоедать. Он не может промолчать:

— Домна Пантелеймоновна, — спрашивает он, — а как это отбор?

Учительница презрительно выпячивает тонкие губы:

— Это когда проверяют голос, слух. Будут выяснять, кто что умеет.

— Ну, что? — спрашиваем мы с Танькой у Левко.

Вокруг него собрались еще мальчишки.

— А, чепуха на постном масле, — важничает Левко. — Будет вроде представления в цирке. Может, петь, а может, плясать заставят. Это я не боюсь, — по-своему понимает Левко.

— А я ничего не умею, — тоскует Таня и по привычке переплетает золотого цвета косички. — Мабудь, не дадут мне повидла.

— Твои батя комбед. Небось… — успокаивает ее Левко.

— А когда будем выдавать повидло? — слышится голос Петровны. — Когда придет Софья Яковлевна с учителем, будет поздно.

— А хватит на всех?

— Понемножку хватит. Давайте и раздадим сейчас.

В три ряда выстраивается очередь. Кто не знал про повидло и не принес ложку — получает в руку. Левко и Костя держат в ложках блестящие бесформенные комки и едят тут же. Чавкают, сосут. Я хочу отнести маме.

Вдруг входит невысокий человек с курчавой головой. Вместо лица — большие очки. Под замусоленным пиджаком — рубашка с бантиком. В руках — скрипка. Это Шимеле. За ним входит Соня.

Большинство ребят заторопились поесть и измазали носы, щеки.

Соня говорит:

— Послушайте раньше учителя. Потом организуем группу учеников в хоровой кружок.

— Как это — хоровой? — спрашивает Костя.

— Петь группой. У вас будет учитель пения.

Шимеле вынимает из зеленого футляра пузатую скрипку. Вдруг он заиграл. Поднес к узкому подбородку скрипку, провел несколько раз смычком по струнам и заиграл. Послышалось такое пение, что все на минуту замолкли.

Я смотрю на Шимеле, на пляшущие по струнам пальцы и пытаюсь сосчитать, сколько пальцев у музыканта. Решаю, что очень много.

Звуки, чистые, радостные, льются сердце.

Но Левко не может стоять спокойно. Он отодвигает впереди стоящих и вдруг пускается в пляс. Что он, ошалел? А может, так надо, чтоб пройти отбор? А Левко приседает, охает и выбивает чечетку. Как по команде, еще несколько мальчишек начинают плясать. Поднимают руки вверх, кладут их на бока и выделывают всякие штуки.

Наверно, так надо.

А я не умею.

Музыкант перестал играть и почему-то вкладывает скрипку в зеленый ящичек.

Соня хочет что-то крикнуть, но сзади мальчишки затягивают:

В песню вплетается визг. Соня машет руками. Музыкант у двери говорит ей:

— Я бывал, поверьте, на сотнях свадеб. Но такого сумасшедшего дома не видел. Будьте мне здоровы!

Соня в отчаянии смотрит на нас. Уже перестали танцевать и петь ребята, измазанные в повидло, а Соня стоит с убитым лицом.

Левко говорит ей:

— А хто ж его знав… Как это отбор?

Я смотрю на Соню, на усмехающуюся Домну Пантелеймоновну и боюсь, что Соня заплачет. Подбородок у нее дрожит. Через мгновение она разражается неудержимым смехом. Левко снова пускается в пляс. Это уже от радости.

А вскоре мы снова приходим в музыкальную школу. На этот раз нет повидла. Ребят собралось немного. Стоит столик. За ним старенькая седая женщина в черном шелковом платье — Гителе, учитель пения, и Соня.

Сначала зовут девочек. Учитель пения прижимает скрипку подбородком и берет одну ноту. Потом он говорит, чтоб мы повторяли. Он и в классе это говорил. Но у меня не получается. Еще идут девочки. У них тоже не очень хорошо получается.

Тогда Гителе садится за пианино и берет звуки, а мы должны повторять. Мы гудим по-разному. И пищим и кричим. Но вот очередь доходит до Таньки. Она ни за что не идет. Мы ее выталкиваем. У нее на глазах слезы. Снова берет учитель ноту. Таня дребезжащим голосом повторяет. «Еще!» И вдруг она повторяет свободно и легко. Следующие ноты она тянет, как скрипка, чистым серебряным голоском.

Из-за двери выглядывают мальчишки.

А Таня забыла про нас: поет ноту за нотой. Наконец Таньку отпускают. Она идет радостная с широко открытыми голубыми глазами и розовым ртом.

За столом волнение:

— Это же будет Вяльцева, — восторгается Гителе.

— Только для одного такого таланта надо открыть музыкальную школу, — говорит Соня.

Так мы начали учиться музыке.

Соня обучает папу грамоте. Она приносит из школы белые картонки с черными большими буквами. Хорошо ему. Я учила без картонок. И сейчас неплохо поиграть в картонки. Но отец, как маленький, не дает притронуться к ним. Наверно, когда человек начинает учить буквы, он делается таким. Он капризничает, сердится на Соню, что так медленно его учит:

— Как ты можешь быть учительницей? Удивляюсь! Целый месяц не можешь научить газету читать.

А Соня смеется:

— Тихо, папа! Здесь же ученицы моей школы. Что ты подрываешь мой авторитет?

Но отец еще ворчит:

— Хорошие смешки!

Начинаются занятия с отцом. Мне нравится смотреть. Они занимаются редко. Когда Соня свободна. Придет с работы и накормит больную маму. Если отец не стоит в хлебном хвосте. Это очередь за хлебом.

Складываются три картонки: «Д», «О», «М».

Отец прочитывает «дом». У него захватывает дыхание.

— Дом!! — говорит он.

Соня спокойно смешивает картонки и говорит:

— А теперь…

Отец кричит с такой силой, что даже мама пугается:

— Что ты сделала? Ведь больше так никогда не получится!

Он схватывает картонки и лихорадочно ищет эти буквы. Соня быстренько снова ставит «Д», «О», «М». Отец с трудом успокаивается.

— Тебе легко приходится. Про отца бы подумала.

Руки у него дрожат.

— Успокойся, папа! Ты просто начал читать. Понимаешь, читать? — как можно бережнее, жалея отца, говорит Соня.

Но отец, не очень доверяя, придвигает к себе все картонки. Занятия продолжаются.

— Ты чего здесь торчишь? — замечает меня Соня. — Уроки сделала? Ноты переписала? Так иди перемени в очереди Рейзл…

Уроки по арифметике я делаю быстро. А что до нот — не дается мне музыка никак. В себе самой я слышу эту ноту или песню, а начну вслух, получается какая-то совсем другая.

Когда молчу, опять во мне течет нужная песня. Прямо мучение. Как будто заперли ее в сердце.

Хлебная лавка находится на Каменной. Это такая улица, на которой происходит гуляние в «Проходку». Она большая, мощеная. Девчата и парни медленно ходят то в одну сторону, то обратно. Но не вместе. Сначала плывут девчата, а потом парни и говорят веселые слова. Девчата оборачиваются, что-то вскрикивают и смеются.