Гариф Губай - Дочь бакенщика

— Мы не комедии разыгрывать пришли к вам. Немедленно отдайте Ильсеяр Бикмуллину! Не то сейчас же дам команду…

Заключенные переглянулись, пошептались. Потом один из них вышел вперед:

— Даст ли господин следователь слово возвратить девочку невредимой?

— Безусловно.

— Тогда берите ее. Но в залог у нас останется старший надзиратель.

Глаза маленького человека забегали. Он снова протер стекла пенсне и процедил:

— Хорошо, давайте сюда девчонку!

Ильсеяр отшатнулась. Мужчина, похожий на отца, погладил ее по головке.

— Иди, детка, иди, — сказал он. — Они обещали не трогать тебя.

— А дедушка как же? Нет, я не оставлю дедушку… — И она уткнулась в грудь лежавшего без движения деда Бикмуша.

Старик, чуть приоткрыв один глаз, шевельнул губами. И Ильсеяр поняла по их движению, что он сказал ей: « Молчи… » Но тут следователь взял ее за руку и потянул за собой к двери. Затем он поднял перчатку, и по его сигналу оба надзирателя выскочили в коридор и захлопнули двери. Поняв, что они обмануты, заключенные бросились за ними, но ключ уже повернулся в тяжелом замке.

Шум, поднятый в камере, гулко отдавался под каменными стенами тюремного коридора. Ильсеяр слышала, как ударяли чем-то тяжелым в железную дверь, стучали в стены. Из камеры доносился такой грохот, что казалось, сейчас рухнут стены, повалится дверь и заключенные выбегут в коридор.

— Не бойся, девочка, будь стойкой! — донеслось до нее.

Это, наверное, крикнул добрый дядя, похожий на отца. Ильсеяр узнала его голос.

— Будь стойкой! — подхватили другие, и уже не шум, а грозные слова «Интернационала» вырвались из камеры:

« Для меня поют. И шум из-за меня подняли… » Мысль об этом дала новые силы Ильсеяр. Она зашагала тверже. И слезы сами по себе высохли на ее щеках.

Следователь искоса смотрел на Ильсеяр. Этот жирный человек с маленькими глазками, одетый лучше и чище других тюремщиков, представлялся сейчас Ильсеяр самым гадким, подлым и жестоким среди них.

А вслед неслось:

«Интернационал» звучал так победно, с такой силой, что эти мрачные стены, низкие своды, железные решетки, вся тюрьма с надзирателями и следователем сразу показались ничтожными, жалкими.

Ильсеяр увидела, как открылся глазок в двери одной из камер, мимо которых они проходили, и оттуда грянули голоса:

Как бы ей дослушать эту песню! Ильсеяр остановилась, сделав вид, что ей надо завязать оборы на лаптях, но надзиратель ткнул ее в плечо:

— Ну-ну, шагай, чего застыла!

Ильсеяр выпрямилась и посмотрела на следователя и надзирателей. Чтобы не слышать пения, они громко разговаривали друг с другом, а один стучал кулаками в двери, откуда доносилось пение, и орал: « Прекратите, прекратите! » Но песня не только не прекращалась, а, подхваченная всеми камерами, становилась все более мощной.

Ильсеяр тоже присоединилась бы к пению заключенных, да она еще не знала слов этой прекрасной, впервые услышанной песни.

Потрясенная до глубины души могучей силой «Интернационала», Ильсеяр и не заметила, как кончился длинный коридор и ее вывели во двор, квадратный, глубокий, как колодец. Оттуда ее провели в большую комнату и вышли, оставив одну. Изумленными глазами смотрела девочка на не виданное доселе убранство, на окна, которые были размером каждое не меньше стены их будки, на белые атласные шторы на этих окнах. Вскоре в одной из внутренних дверей показался мужчина. Припадая на левую ногу, он подошел к столу и, не замечая Ильсеяр или просто не обращая на нее внимания, уселся и начал перебирать какие-то бумаги. Чтобы дать знать о себе, Ильсеяр приоткрыла и снова захлопнула дверь. Мужчина медленно поднял голову и взглянул на девочку, которая возле массивных дверей и высоких стульев казалась маленькой, как кукла. Сняв большие, в толстой оправе очки, он положил их на стол. Взгляд Ильсеяр встретился с прятавшимися до сих пор за стеклами красными глазками этого человека. Он вдруг вскочил и, словно увидев дорогого гостя, вышел из-за стола навстречу Ильсеяр.

— Подойди, девочка, подойди ближе.

Ильсеяр сделала несколько шагов и смущенно остановилась.

— Не стесняйся, — сказал красноглазый мужчина, — присаживайся вот тут.

Ильсеяр, потупившись, села на уголочек большого стула.

— Ты сядь поудобнее, детка.

Ильсеяр исподлобья взглянула на медали с лентами, украшавшие его грудь.

— Как тебя зовут? Кажется, Ильсеяр?..

— Да.

— Очень хорошо, красивое имя. По смыслу получается — любящая свою родину… — сказал мужчина и пересел на стул рядом с Ильсеяр. — О-о, у тебя синяки под глазами. Намучилась ты, я вижу. Да, я и запамятовал… Твоего отца… И дедушку… Нехорошо поступили. Мне стыдно за этих болванов. Одного потопили, другого избили! Вот я покажу им за это!

Он поднялся и, подойдя к столу, позвонил в колокольчик. В дверях мгновенно появились двое стражников.

— Сейчас же приведите ко мне старших из казачьего отряда, доставивших сюда старика с девочкой, и следователя тоже. Быстрее! Потом пригласите доктора. Пусть захватит лучшие свои лекарства. Видите, как замучился ребенок.

— Слушаюсь, господин начальник.

— Поторапливайтесь!

— Слушаюсь, господин начальник.

Стражники скрылись из комнаты так же мгновенно, как и появились. Начальник налил из графина стакан воды, выпил и обратился к Ильсеяр:

— Ты им приказываешь одно, а они, черти, делают по-своему. Не волнуйся, детка, вот придет доктор и полечит тебя…

Распахнулись двери. Сопровождаемые стражниками, вошли двое из казаков, которые привели Ильсеяр с дедушкой в тюрьму, и тот самый следователь в белых перчатках. Начальник сердито накинулся на них, особенно на следователя:

— Почему ты велел бить старика? Отвечай сейчас же. Ну!

— Я… Я… прошу прощения, я ошибся… я…

— Сейчас же вели заложить коляску и отправить старика в больницу. Слышишь?

Следователь покорно склонил голову:

— Будет исполнено, господин начальник.

— Можешь идти! Смотри, обеспечь уход за стариком!

— Будет исполнено, господин начальник. — Следователь быстро повернулся и вышел.

— Ну!.. Подойдите ближе! — угрожающе обратился к казакам начальник. — Я вас послал за бакенщиком, чтобы порасспросить у него о партизанах. А вы утопили его, болваны!

Казаки стояли, не зная, как оправдаться.

— Мы… мы… — хотел что-то сказать один, но начальник тюрьмы прервал его.

— Слушать вас не желаю. Снять оружие!

Казаки молча сняли сабли и наганы и положили на стол.

Начальник позвонил в колокольчик и приказал вошедшим стражникам: