Анатолий Левандовский - Наследники господина Чамберса

Большой любитель и тонкий ценитель живописи, Дидро страстно желал, чтобы лучшие произведения французского и зарубежного искусства украсили стены музеев «Северной Пальмиры». Он без устали ходил по мастерским художников, аукционам, распродажам старинных коллекций, Стараясь заполучить нечто интересное, достойное отправки в Россию. Ему удалось приобрести от имени Екатерины коллекцию картин барона Тьера, в результате чего петербургский Эрмитаж обогатился бесценными полотнами Рафаэля, Веронезе, Тициана, Мурильо, Ван-Дейка, Рубенса, Рембранта, Пуссена и Ватто,

Так, по мере сил, старался отблагодарить Дидро «Семирамиду» и страну, находившуюся под ее властью.

Но вот в 1765 году «Энциклопедия» закончена.

В 1772 — отпечатаны последние тома гравюр и таблиц.

И в этом же году Дидро принимает окончательное решение: он едет в Россию.

Принять решение было не легко.

Большой домосед, Дени Дидро за всю свою предшествующую жизнь, если не считать его родины, Шампани, да единственной поездки на воды в Бурбон, ни разу не выезжал из Парижа дальше Гранваля, загородной резиденции барона Гольбаха, или Шевретт, поместья госпожи Эпине. Бескрайние снежные равнины далекой «Скифии», бесконечная, многонедельная тряска в карете по скверным дорогам и без дорог не могли не привести философа в уныние. Жена и дочь убеждали его, чтобы он отказался от «безрассудной авантюры». Ведь не поехал же в Петербург Даламбер, несмотря на самые щедрые обещания северной царицы!

И все-таки Дидро был непреклонен.

Оставалось добиться согласия Версальского двора.

Когда Людовику XV доложили о просьбе подданного, король пришел в ужас. Прежде всего он боялся, что философ разгласит тайны придворных интриг и сплетен. Затем, при всей своей глупости, король догадался и еще кое о чем.

— Почему эти русские, — жалобно изрек он, — лишают Францию ее выдающихся писателей?.. Не следует разрешать им вывозить наши лучшие умы!..

Кто-то предложил королю из профилактических соображений арестовать Дидро.

Но Людовик не хотел дразнить «Семирамиду».

Разрешение на выезд было дано.

В мае 1773 года, на шестидесятом году жизни, библиотекарь ее императорского величества покинул Париж и Францию, отправляясь в далекое путешествие — на самый край земли.

Перед прыжком в неизведанное нужен разбег.

Прежде чем ехать в Петербург, Дидро останавливается на пути и проводит три месяца в Гааге, у своего старого знакомого, князя Дмитрия Голицына, успевшего стать к этому времени русским послом в Голландии. Здесь, между прочим, философ помог русскому князю-либералу издать посмертно труд Гельвеция «О человеке» с весьма смелым предисловием, которое чуть не оказалось причиной международного скандала. По поводу этого предисловия министр иностранных дел Людовика XV обратился к русскому правительству, протестуя против «оскорбления величества» и требуя принятия мер в отношении «преступного поведения посла». Русское министерство не унизилось до оправданий и лишь заметило в ответ, что «...во Франции печатаются книги, более оскорбляющие Россию, нежели Франция была оскорблена в данном случае...». Впрочем, Дидро не стал дожидаться окончания этой переписки и в августе того же года в карете камергера русского двора Семена Нарышкина отбыл в Петербург.

Как он ни храбрился, дорога измучила его, и в столицу России он прибыл совершенно больным.

Россия...

Дидро страстно ждал встречи с ней, но встреча вышла не совсем такой, о которой он мечтал. Собственно, какие-то картинки жизни России он наблюдал из окна кареты. Он видел издали русские избы и их нищих обитателей; на улицах русских городов, через которые он проезжал, перед ним мелькали озабоченные люди. И все это проплывало точно в тумане или во сне. А потом... Потом его поселили в особняке Нарышкина, удивительно похожем на дом, в котором жил сам Дидро на улице Сен-Бенуа. Его лечили французские врачи, хозяева оказывали ему всяческое внимание с французской любезностью. И позднее, когда он уже был совершенно здоров, Россию ему не показали: по распоряжению императрицы его не пустили дальше Царского села. А в Царском селе, как и в покоях императрицы, он видел придворных, одетых по французской моде, жадных, завистливых и чванных, точно таких же, как мог созерцать и в Версале, не совершая экскурсии в несколько тысяч лье...

Все это, конечно, разочаровывало: его интересовала Россия, а не кривляющиеся на французский лад царедворцы.

Но зато сама императрица...

Здесь Дени Дидро, который считал себя превосходным оратором, в первое время не смог найти нужных слов...

Отправляясь в Россию, он представлял себе официальную часть встречи примерно так.

Он прибудет в столицу. По прошествии какого-то времени его представят Екатерине, и он сможет лично поблагодарить ее. Месяц спустя она, возможно, даст ему аудиенцию. Еще через месяц он попрощается с ней и отбудет на родину.

На деле же все произошло совершенно иначе.

И самое поразительное: встреча императрицы и ее библиотекаря обошлась вообще без всякой официальной части.

Его привели в рабочий кабинет Екатерины.

Она вошла, высокая, статная, скромно одетая, расточающая улыбки и благоволение.

Он изогнулся в придворном поклоне.

Она засмеялась и жестом руки указала на кресло возле себя.

Сидеть в присутствии коронованной особы! Это казалось непостижимым!

Но он сел.

И дальше все было так просто и естественно, что он сразу же забыл придворный этикет. И потом он приходил в кабинет Екатерины ежедневно без предупреждения, в любое время с трех до пяти, и всегда был принят и удостоен беседы, не стесненной никакими условностями света.

«Ваш Дидро, — писала Екатерина своей парижской корреспондентке мадам Жофрен, — человек необыкновенный. После каждой беседы с ним у меня бока помяты и колени в синяках. Я была вынуждена поставить меж ним и собою стол, чтобы защитить себя от его жестикуляции...»

Конечно, это умышленное преувеличение.

И все же сначала Екатерина повела себя так, что Дидро перестал чувствовать скованность, обычную в подобной ситуации, и обращался со своей собеседницей, словно бы с одним из друзей в салоне Гольбаха: он громко говорил, называл ее «своей прекрасной дамой» и даже в пылу споров хватал императрицу за руки...

«В ней сочетаются душа Брута с обликом Клеопатры», — восторженно писал он друзьям. И еще: «...я понял, что был рабом в стране, именуемой родиной свободы, и стал свободным человеком в стране, именуемой пристанищем рабства...»

Искренний, наивный Дидро! Он наделял своими собственными качествами людей фальшивых и верил этим людям... до тех пор, пока не убеждался в их двуличии!..

Ему было позволено спрашивать обо всем.