Эсфирь Цюрупа - Теплый берег

Старпом тревожно поежился, обернулся к матросам.

— Понятно, — ответили на его взгляд матросы.

А Лесь потянулся к старпому, взглянул ему прямо в глаза и попросил:

— Пожалуйста, дайте мне работу. Я могу мыть палубу. Мне очень нужно; у мамы Али прохудились туфли, а ведь она растит нас двоих. Я сильный. Смотрите, вот у меня бицепсы! — И он напряг согнутую руку.

Но старпом не отвечал, медлил. Он повел себя странно, крепко стукнул кулаком по ладони другой руки. Он был смурый, когда заговорил, и смотрел не на Леся, а куда-то на рейд, на мачты других судов, что ли…

— Вот что, Лесь Мымриков. Работы тебе дать не имею права. Просто потому, что ты мал. Да, только потому, не подумай чего другого. Подрастешь, примем тебя с доверием и с уважением. Вот так… — Он опять помедлил, шевельнулись желваки под кожей щек. — Теперь скажу насчет героя Мымрикова. Герой Мымриков у нас на судне не плавал. Нет, такого героя мы не знали. Ты уж прости… — И он пошел прочь от Леся валкой моряцкой походкой, упористо ступая, и ни разу не оглянулся.

— Значит, есть другой «Дельфин», — сказал Лесь матросам. И попрощался.

А когда прошел уже много и обернулся, увидал, что матросы грустно смотрят ему вслед. Может, жалеют, что старпом не дал ему работы? Или что это оказался совсем другой «Дельфин»?

Вернулся домой. Напился молока с хлебом. Дал поесть золотой рыбке. Крошек насыпал для ласточек. Соскоблил с пола кляксу пластилиновую; Димка зайца лепил, потерял ухо.

Облокотившись о перила, стал смотреть, как далеко на шоссе мимо виноградников бежит автобус. Наверно, с аэродрома. Везет пассажиров. Сейчас проедет белый мост и остановится на площади, и Лесь увидит, как крохотные человечки вылезают с сумками и чемоданами.

С чемоданами! Разиня! О чем он думал раньше?!

Лесь мчится, минуя ступени, животом — по перилам, вниз по узким горбатым улочкам. Клином врезается в новый район старый город. Там, где кончается фундамент одного домишка, торчит крыша другого. Спустишься по водосточной трубе, пока хозяйка не заметила, на крохотный участок земли, превращенный в сад, а перед твоими ступнями уже новая черепичная крыша, можно опять съехать по трубе, а можно по каменному, из пористого песчаника забору или обежать по улочке, по стоптанным ступеням.

Лесь вспугивает петуха, вышибает весло, подставленное под веревку с бельем, получает по лбу — это айва ударяет его зеленым кулачком плода и выскакивает на новую площадь вместе с прибывшим по расписанию автобусом.

Горячий, запыленный автобус открывает двери. Со ступенек на жаркие белые плиты сходят люди с детьми и вещами, ставят сумки и чемоданы, спрашивают: а где тут, а где тут, а где тут? Спрашивают: а куда, а куда, а куда? Всем нужно знать одно и то же: где гостиница, где квартирное бюро, где дают справки курортникам? Все ответы написаны на большом деревянном плакате, но никто на него не глядит. Все, что они ищут, тут, рядом, нужно только донести вещи.

— Тетечка, донести вам?

Кроме чемодана, у нее еще две сумки.

— Тяжелые, милок, сможешь ли, не надорвешься?

— Не-а, я сильный.

За тяжелые носильщикам, наверно, больше платят.

Изогнувшись, выставив бедро, напрягши мышцы, решив ни за что не показывать, как ему тяжело, он тащит большой чемодан по площади. Солнце раскаленной ладонью давит ему на затылок и плечи.

— Вот тут. Бюро обслуживания.

Пот щекочет шею, майка прилипла к спине. Взгромоздил чемодан на ступени. Ура! Все. Сейчас она будет платить носильщику.

— Да как же, милок? Взялся за гуж, не говори, что не дюж. Тащи туда внутрь, к окошечку.

Ничего, он дотащит. В помещении прохладно, пол из холодных плиток, звездочками.

— Вот сюда, сюда. Ну спасибо тебе. Сознательно, благородно это у вас заведено, у тимуровцев. Правильно, надо помогать старшим. — И она поворачивается спиной, всовывает голову в оконце с надписью: «Бюро добрых услуг».

Значит, он теперь тимуровец, а не носильщик.

Лесь бредет из помещения вон. Автобус уже закрыл свои пыльные двери. Водителю тоже надо отдохнуть. На площади под солнцем осталась одна маленькая старуха в белом платке. В руке палка, у ног чемодан. Она растерянно осматривается.

Лесь подходит:

— Куда вам донести, бабушка?

— А Коляша почему не пришел?

Она смотрит на него светлыми, прозрачными глазами и робко улыбается, словно пытается узнать Леся и не может.

— Не знаю почему, — отвечает Лесь. Он и Коляши никакого не знает, откуда он может догадаться, почему тот не пришел.

— Ты нашим сосед, что ли?

— Не-а. Я просто донести…

— A-а, внучек, ну подсоби, — оживилась она. — Ничего, мы с тобой доберемся.

Она ловко просунула палку сквозь ручку чемодана.

— Одному тащить не дам, сердце надорвешь. Тебе жить, а оно одно дается на весь век, другого не вставишь. И чего он не пришел, Коляшка-то? Он покрепче тебя, постарше, внук он мне, младший…

Такая словоохотливая маленькая старуха. Взялись вместе за палку.

— А телеграмму-то вы дали?

— А как же! — ответила она живо. — Всякий раз из Мурманска подаю. — Призадумывается: — Вроде бы… — И вдруг смущенно улыбается всеми своими морщинами и светлыми прозрачными глазами: — А и правда, внучек, затормошилась, запамятовала!

— Так как же он мог прийти, ваш Коляша?

Они смотрят друг на друга и хохочут. Тащат чемодан.

— Недалечко тут, Некрасовская, тридцать семь. Мальвы у них цветут вдоль забора. Старший внук Гриша любитель цветов. А в разговоре у него виражи да скорости быстрей звука, не по моим мозгам. Летчик. Здесь в части служит.

Старуха шла ровным шагом, так ходят люди привычные. Лесь приспособился, не выгибался бедром, на ходу читал номера домов: 29, 31, теперь близко.

— А младший, Коляша, отпросился сюда к брату жить. Нынешний год у вас тут школу кончает. И мой сын, их отец, в ваши края на работу перевелся, вот только сейчас. Ну и я хвостом. Теперь уж мы все перебрались, у вас тут потеплей, поласковей…

— Тридцать третий, тридцать пятый, тридцать седьмой… — сказал Лесь.

Мальвы на высоких стеблях глядят на улицу через невысокий забор из ракушечника. Абрикосовое дерево растопырило ветки, повесило над улицей еще зеленые плоды. И нежно розовели созревшие ягоды черешни.

За резной чугунной калиткой на дорожке стоял человек в белом кителе и читал газету.

— Сынок! — позвала маленькая старуха.

Он поднял обритую голову.

— Мама! Мамочка! Да как же не предупредили! Никто не встретил!