Эсфирь Цюрупа - Теплый берег

Теплобережные мальчишки, знающие все суда не хуже справочного бюро порта, уже несут на пирсе свою мальчишескую вахту. Зачем? Объяснить невозможно. Однако только самый безнадежный взрослый, который забыл свое детство, не поймет, как прекрасна эта добровольная мальчишеская служба; как важно первому увидеть судно на горизонте, узнать его по силуэту, по трубе, по надстройке. Сквозь марево жаркого дня сосчитать, сколько букв в его имени на борту, угадать, наш он или из другой страны, пойдет ли прямо к причалу или бросит якорь на внешнем рейде. Пусть каждый день швартуются пассажирские лайнеры, все равно это событие, и без мальчишек тут не обойтись.

Он подходит лагом. Его плотная тень оттесняет солнце с пирса. Нагретый бетон перестает слепить глаза, на нем поселяется влажный запах водорослей. Мальчишеские уши жадно ловят звуки с судна. Удача! Из рулевой рубки усилители выбросили обрывки команд:

— Самый малый! Стоп!..

— Отдать концы! — кричат мальчишки на пирсе.

— Эй, на юте! — кричат.

— Выбирай швартовы! — кричат.

Останавливаются двигатели, смолкает музыка. Вываливают парадный трап с поручнями. Счастливцам есть кого встречать: у Витальки мать плавает судовым коком, у Игоря брат матрос, у темнокосой девочки Зори, которая называет Леся салагой, отец главный человек на лайнере — капитан дальнего плавания Веселов. Все остальные ребята встречают всех.

Пассажиры спускаются по трапу, видят мальчишек: кто сидит верхом на швартовной «пушке», кто стоит руки в колени, как вратарь. Младшие хозяева Теплого берега. На первый взгляд, они похожи меж собой, на самом деле — совсем разные. Просто на них одинаковые жокейки с козырьками, как половины мячей: полоса белая, полоса голубая. Такие одинаковые в универмаге продавали.

Жокейка Вяча от лба до затылка утыкана значками. Двинет головой — звон. Над левым ухом достопримечательность № 1 — значок «Корабль революции «Аврора». И карманы полны разных дублей.

По трапу сходит смуглый человек. На руках у него мальчик. Круглый стриженый затылок, острые ушки, как у Димки. Рука ребенка в белой неподвижной повязке.

— Смотрите, наверное, руку ушиб.

Его молодой отец улыбается большими белыми зубами.

Вяч потряхивает головой, чтоб звенело. Пассажир снимает с груди значок — на нем боец с автоматом и снопом колосьев — и прикалывает на жокейку Вяча. Вяч шарит в кармане и дает ему взамен дубль «Ракету» на крыльях». Таких дублей у всех мальчишек без счета, их даже вместо грузил к удочкам привязывают.

Лесь шипит:

— Отдай «Аврору»!

А малыш, встретив его неостывший, сердитый взгляд, тянется и — озорник! — пальцем давит Лесю нос. Как тут не засмеешься? Лесь объясняет:

— Я — Лесь.

— Нгок! — малыш тычет себя в грудь. Он кладет руку Леся поверх белой повязки и объясняет на совершенно понятном русском языке: — Тах-тах-тах! — и, вытянув шейку, взглядывает в небо.

Сделалось тихо. Ранен. Маленький, в войне не участвовал. Просто дети играли на земле. На своей земле. Захватчики летели низко, наверно, на вертолете. Целиться было легко.

Детеныш человечества Нгок, маленький, как Димка, сказал теплобережным мальчишкам «тах-тах-тах», и земля дрогнула, небо почернело, дышать им стало нечем. Ярость охватила всех несхожих приятелей и неприятелей.

Взволнованно сопя, отстегивая значок над ухом, вперед протолкался Колотыркин. Он прикрепил «Аврору» к беленькой рубашке Нгока.

— Война — нет! — Молодой отец засиял длинными белыми зубами.

— Война — нет! — повторил Нгок и тоже показал белые зубки.

— Война — нет! — крикнули теплобережные мальчишки всем захватническим, несправедливым войнам на Земле.

— Посторони-ись! — Мимо них носильщик потащил чемодан вслед за пассажиром.

Ребята видят его спину в светлом костюме, плащ на руке и палку с набалдашником. Опирается, хотя и не хромает.

Носильщик на ходу громко объясняет, что в Сосновку, по желанию, может доставить такси или катер.

— Да нет, не укачает, море тихое. В Сосновке далеко ли? Морская, двадцать четыре? Там рядом. Чемодан любой мальчишка донесет… Конечно, если болезнь от переутомления, вам лучше бы в санаторий. У нас тут комфорт, курорт, а в Сосновке какие же удобства?

Они уходят туда, где у стенки покачиваются катера.

С трапа теплохода сходит второй кок Инчук, усаживается в тени под кормой ловить рыбу. Как раз там, где плакат: «Здесь ловить рыбу запрещено!» Мальчишки вмиг превращаются в болельщиков и рыболовов. Снасти, лески с крючками, коробки с наживкой извлекаются из карманов. Между причальной стенкой и корпусом судна в бутылочно-зеленую воду уходят капроновые струны лесок.

Инчук говорит: «Рыба шума не любит». Молчать трудно, каждому лестно, взглянув на трепещущую, сине-зеленую, серебристую добычу хоть шепотом крикнуть: «Пикша!» или: «Ставридка!», или попросить: «Я! Я! Дайте, я!» — и, кровяня пальцы, снять с крючка красноперого, злобно растопырившего плавники окунька.

Мальчишки сидят, свесив ноги с пирса.

Две приблудные кошки в ожидании рыбной мелочи трутся об их спины.

Кто-то трогает Леся за плечо. Над ним склонился Антон-моторист:

— Тихо, без шума, сматывай удочки. Бери своего Колотыркина. Я — выходной. Сплаваем без пассажиров.

Завистливые взгляды других мальчишек прожигают совестливому Антону спину. Он оборачивается:

— Цыц! Других в другой раз! У меня тузик не резиновый.

Красавцы бело-синие катера. Обтекаемой формы, чтоб на бегу пронзать встречный ветер и волну. Прозрачные козырьки предохраняют приборные доски. Катера все разом приподнимаются на слабой волне прибоя, с охотой показывая свои подводные крылья.

— Давай! — приказывает Антон, и мальчишки, хватаясь за борта, спрыгивают в катер. «Смелый» дергается от их неловких рывков.

— А можно на первую, дяденька Антон? Там спидометр видно и скорости.

Рядом с мотористом одно место. Усаживаются вдвоем. Антон задержался на пирсе, прямо к нему идет капитан Веселов.

— Здравствуйте, Антон! — и жмет его огромную ручищу. — Как, приняли решение? Пора. Новое судно вот-вот спустят на воду. Комплектую экипаж. Мой вам совет, сами съездите на Судостроительный, на стапеля, взгляните на нашего красавца.

Попрощались за руку. Антон отомкнул цепь, спрыгнул в катер. «Смелый» послушно принял тяжесть его большого тела, даже не накренился. Сел. Руки — на баранку руля.