Александр Власов - Грозовыми тропами

Бугасов с собакой идет по лесу. За ним, крадучись, пробираются мальчишки.

— Хромой, а прыткий! — досадует Карпуха.

— Не упустим! — подбадривает его Федька.

Около молодого куста дикой смородины Бугасов остановился и начал обкапывать его, стараясь не повредить корни.

— Клад ищет! — шепнул Карпуха брату. — А, может, пушку откапывает?.. Как думаешь?

— Пушку ему домой не снести! — возразил Федька.

— А пулемет?

Федька не успел ответить. Услышав шорох, собака отошла от хозяина, принюхалась, тявкнула и побежала к мальчишкам, лежавшим в зарослях бузины.

— Давай на дерево! — испуганно шепчет Карпуха.

— Не успеем! Уткнись в землю!

— Она ж покусает!

— Притворись покойником! — приказывает Федька.

Неподвижно лежат мальчишки. Собака обнюхивает одного, другого и уходит.

Медленно подымает голову Федька.

— Ушла!

Карпуха недоверчиво ощупывает себя.

— Испугалась, что ли?

— Собаки не любят покойников!

Мальчишки выглядывают из зарослей.

А Бугасов выкопал куст, опустил его корнями в мешок и понес к дому.

— Ну и хитрюга! — говорит Федька. — Что же он там выкопал?

— Ты же видел — куст!

— Сам ты куст развесистый! — Федька с усмешкой взглянул на брата. — Куст — это чтобы глаза отвести! А что в мешке — даже я не знаю!

— Вот вражина! — воскликнул Карпуха. — А скажи, Федька, откуда такие берутся, которые против Советской власти?

— Царя им снова хочется!

— А ты царя помнишь?

— Вместе за грибами в деревне ходили!

— Иди ты! — обиделся Карпуха.

— Откуда мне царя помнить? — засмеялся Федька. — Жрать было нечего — это помню… Помню еще, как отца били… сапогами!

— За что?

— Не знаю.

— Ничего ты не знаешь!

— Что надо — знаю!

— А что надо?

— Знаю, что я за Советы.

— Это-то и я знаю!

— А больше ничего и не надо!

Темно на чердаке дороховского дома. За окном хлещет дождь. Воет ветер. Грохочет море.

На топчанах лежат Федька и Карпуха.

— Заснул? — спрашивает Карпуха.

— Думаю! — отвечает Федька. — Надо все-таки забраться к Бугасову в сарай — у него там, может, склад оружия!

— А собака?

Внезапно раздается выстрел.

— Бугасов палит! — шепчет Карпуха.

Внизу, в комнате, Варвара зажигает лампу. Снова слышатся выстрелы. Они следуют один за другим. Степан поспешно одевается. С лестницы скатываются мальчишки.

— Стреляют! — кричит Федька, врываясь в комнату.

— Не глухой! — отвечает отец.

Все Дороховы выскочили на крыльцо.

Торопливо подходит Самсонов, встревоженно спрашивает:

— Не ты стрелял, Степан Денисович?

— Мне не из чего… А тут, считай, из нескольких винтовок били, да еще из нагана…

В заливе мерцает огонек фонаря. Слышится поскрипыванье уключин. Баркас проскрежетал килем по дну. Два матроса соскочили в воду. Двое других подняли и передали им раненого Алтуфьева.

— Полегче, полегче! — произносит Зуйко.

Тяжело хлюпая по воде, матросы выносят раненого на берег. Там стоят Дорохов, Самсонов и Бугасов.

— Чей дом? — спрашивает Зуйко, увидев светящееся окно.

— Мой, — отвечает Степан.

Зуйко узнал его.

— A-а! Дорохов!.. Ну, веди.

Алтуфьева уложили в кровать. Зуйко осмотрел раненое плечо.

— Кость, кажется, цела.

Он взял из рук Варвары лампу, сказал:

— Я посвечу, а ты перевяжи!.. Умеешь?

— Какой прыткий! Кто меня под арестом держал? — спросила Варвара. — А теперь я же должна перевязывать!

— А кто тебя, как графиню, в карете вез? — напомнил ей Алтуфьев, с трудом разжав стиснутые до боли зубы.

— Карпуха! Йод — в нижнем ящике! — сказала мать. — Федька! Бинт — на полке!.. Степан! Принеси кипяченой воды!

В комнату вошли Ксения и два матроса. Один из них доложил Зуйко:

— Шлюпку перевернутую прибило. Есть следы крови.

— Утопла, гидра! — обрадовался Алтуфьев. — Откуда же он и куда, гад…

— Потом! — прервал его Зуйко.

Ксения подошла к Варваре.

— Помочь?

— Уже управилась! Жив будет!

Ксения взглянула на раненого и вышла.

— Кто такая? — спросил Зуйко.

— Мужняя жена! — отрезала Варвара.

Горит коптилка на дороховском чердаке. Федька и Карпуха лежат на топчане. На полу у печного стояка спят Зуйко и два матроса.

— Может, ему рассказать? — шепчет Карпуха.

— Зачем?

— Он начальнику своему передаст — Василию Васильевичу!.. Думаешь — нет?

— Передаст? Только как?.. Будто сам узнал, а мы с носом останемся!

Зуйко не выдержал и тихо рассмеялся.

— Обязательно прикарманю ваши заслуги!

Мальчишки думали, что он спит и ничего не слышит.

— Чего гогочет? — недовольно спросил Карпуха.

— Знал бы, — говорит Федька, — не хохотал бы!.. Контра-то под носом сидит!

— Ну-у! — произнес Зуйко.

— Бугасова знаешь? — таинственно прошептал Федька. — Дом с забором… Хромой он! Понимаешь?.. Хромой!

— У него во дворе ружей полно! — в азарте добавил Карпуха. — Собака у него — тигр!

— Ружья? — заинтересовался Зуйко.

— Ну да! Он их в мешке из леса приносит!

— Это что! — говорит Федька. — Он всю пролетарскую власть перекусать хочет!

На рассвете матросы перенесли раненого Алтуфьева в баркас.

— Спасибо! — сказал Зуйко Дороховым. — А что обидели тогда — не сердитесь! Ошибка, видать, вышла!

— Только видать? Или точно — вышла? — улыбнулся Степан.

Зуйко тоже улыбнулся.

— Точно!

Он подмигнул мальчишкам. Баркас отчалил. Старшие Дороховы пошли домой, а Федька с Карпухой еще долго смотрели в залив.

— Я думал, они заберут Бугасова, — уныло сказал Федька.

— Я тоже, — ответил Карпуха. — Придется нам его караулить.

Мальчишки вышли на деревенскую улицу и увидели, как из-за поворота на дорогу вылетела повозка. Два матроса сидели на самом верху покрытого брезентом груза. Один растягивал мехи гармони, а другой пел пьяным голосом:

У въезда в деревню — крутой поворот. Лошадь несется вскачь. Пьяный матрос резко натянул вожжи, но уже поздно. Телега зацепилась задним колесом за угол забора. Затрещали доски.

Из калитки выбежал Бугасов.

— Вы что ж, мерзавцы, делаете!

— В России все поломано! — мрачно изрек матрос с гармошкой. — До чего дожили! За жратвой из Кронштадта в Симбирск ездим! За что боролись?..

— Это ты-то боролся? — орет Бугасов. — Пьяная образина! Все вы на нашей мужицкой хребтине ездите!

Повозка покатилась дальше. Матрос снова запел:

— Шумят морячки! — говорит один из подошедших мужиков.

— Которые настоящие матросы, — ворчит второй, — те Врангеля иль Колчака добивают! А трезвонит — шантрапа. Понаперло ее в Кронштадт.