Хачим Теунов - Правдивая повесть о мальчике из Кожежа

— Он будет вам хорошим помощником, — сказал секретарь. — Я дам вам рекомендательное письмо.

Так молодой этнограф Благонравов появился в Кожеже.

Войдя в дом, он сказал хозяину:

— Я к вам, товарищ Наурзоков, — и подал небольшой пакет.

Усадив гостя, хозяин прочел письмо, в котором секретарь обкома просил оказать помощь и содействие этнографу Благонравову.

— Рад иметь такого гостя! — сказал хозяин. И, чуть краснея, добавил: — Я тоже имею пристрастие… — Он запнулся, решив, что выболтал лишнее, так как он занимался не этнографией, а фольклором, и то дилетантски.

Кургоко пытался исправить свою оплошность, но Благонравов не согласился с ним:

— Без фольклористики, без гражданской истории, антропологии, археологии нет этнографии.

Он больше говорил о теоретической стороне дела. Знаток быта и нравов своего народа, Наурзоков рассказывал о формах материальной культуры, о произведениях народного творчества кабардинцев, уделяя особое внимание эпосу, сказаниям и песням.

И чем дольше хозяин и гость вели непринужденный и откровенный разговор, тем больше проникались они чувством взаимной симпатии и доверия.

— Может, продолжим разговор во дворе, под деревом? — предложил гость.

Июль подходил к концу. Стояла невыносимая жара. Иссушающий ветер с юго-востока, прикоснувшись к лицам, обдал их зноем, похожим на сухой пар. Присев на скамейку, они продолжали беседу.

Преждевременно поблекшие листья на деревьях сухо шелестели. Обожженная горячим воздухом, сиротливо стояла на огороде кукуруза.

С улицы доносились какие-то нестройные восклицания — то ли жалобная песня, то ли молитва. Чей-то голос монотонно повторял:

— Аллах, во имя твое мы водим Ханцегуáшу, дай нам дождь!

— Что это? — спросил гость.

— Это начало общественного моления о ниспослании дождя.

Под палящим солнцем мимо ворот дома Наурзокова медленно прошла процессия девушек. Впереди несли деревянную лопату, наряженную в женское Платье с широко раскинутыми пустыми рукавами. Это Ханцегуаша — Княгиня-лопата. Позади плелись разморенные зноем мальчишки и девчонки, время от времени громко выкрикивая заклинания.

— Пойдем посмотрим, — предложил гость.

Идти вслед за девушками и ребятишками Наурзоков считал неприличным, но отказать гостю он не мог.

Процессия завернула в соседний двор. Хозяйка дома приблизилась к Княгине-лопате с ведром, полным воды. Девушки наклонили ряженую. Хозяйка зачерпнула деревянной чашкой воды и, обливая ряженую, умоляюще проговорила:

— Боже, пошли нам дождь!

— Боже, пошли нам дождь! — подхватили девушки возглас хозяйки, и процессия направилась в следующий двор.

Девушек встретила молодая кабардинка.

— А это, красавицы, за ваши труды! — пошутила она, выплескивая холодную колодезную воду на ведущих.

Девушки завизжали. Развеселившиеся подростки принялись таскать из колодца воду и обливать ею всех, кто попадал им под руку.

Сгорбившаяся от прожитых годов старуха, выйдя на крыльцо, строго погрозила своей высохшей, худенькой рукой.

— Аллах разгневан на нас за грехи, а вы… Бесстыдники! — сказала она, воинственно спускаясь с крыльца и направляясь в гущу развеселившейся молодежи.

Бабка с трудом нагнулась, подняла с земли камешек и слабой старушечьей рукой кинула его в толпу. Но — увы! — камень упал у ее ног.

— Образумьтесь, несчастные! Не вызывайте божьего гнева, — умоляла старуха, не на шутку обеспокоенная нарушением ритуала.

С шумом и гиканьем молодежь покинула двор и направилась в другой квартал.

Участники шествия вразнобой громко тянули:

— Аллах, во имя твое мы водим Ханцегуашу, пошли нам дождь!

Леонид Петрович и Наурзоков отстали от процессии, присели на почерневшее от времени бревно у ворот одного из домов. Благонравов снял белую кепку, вытер платком лоб. Потом вытащил из кармана блокнот и карандаш, что-то записал.

— Недаром говорят, Кургоко Батырович, страх и голод миром правят, — вздохнул Благонравов.

— Действительно, страх велик. Все горит. Голод на пороге, — невесело подтвердил Кургоко. — А между прочим, оросительный канал бросили рыть.

— Почему? — спросил Леонид Петрович.

— Все пошли на моление, чтобы выпросить у аллаха дождь.

— А мужчины, Кургоко Батырович, тоже участвуют в этом ритуале?

— К сожалению, да. Они чудодействуют за селом.

— А не затруднит вас свести меня туда?

— Гость на то и гость, чтобы делать ему приятное.

— Тогда пойдемте. А за внимание благодарю.

Они шли по кривой улице, увязая в пыли. Конский щавель, дурман, цветущий по обеим сторонам улицы, стояли понуро, опустив посеревшие листья. Низкие крестьянские домишки, крытые камышом или соломой, тоже посеревшие от времени и пыли, дополняли нерадостный пейзаж, столь характерный для Кожежа в то знойное лето.

Выйдя за селение, они увидели на берегу реки множество мужчин. Они стояли на коленях, обратив лицо к югу. Перед ними тоже на коленях стоял мулла, облаченный в черное и с феской на голове. Держа Коран перед собою, он читал какую-то молитву.

Люди были смиренны и тихи, их лица были безучастны к тому, что говорил мулла: они не понимали арабского языка.

Неподалеку от молящихся был привязан громадный серый вол. Он мотал головой, шлепал хвостом по бокам, отбиваясь от наседавших на него мух и слепней.

Закончив молитву, мулла встал. За ним поднялись все остальные. По знаку муллы они сделали два земных поклона, потом подняли руки вверх и прокричали прямо в небо:

— О всемогущий аллах, пошли нам дождь!

Тихими, неторопливыми шагами мулла направился к привязанному животному. Народ последовал за ним и окружил жертвенного вола. Растягивая каждое слово и часто обращая свой взор к небу, мулла прочел молитву, а потом приступил к жертвоприношению. Он смочил водой морду, спину и ноги вола. Довольный тем, что к нему прикоснулась человеческая рука, вол тихо замычал. И в тот же миг молниеносным ударом мулла перерезал ему горло.

Люди, чуть-чуть повеселевшие от чувства исполненного долга, собирались расходиться. Каждый держал в руках кусочек мяса, которое должен был сварить дома и съесть с молитвой о ниспослании дождя.

Перекинувшись несколькими словами с Благонравовым, Кургоко Наурзоков остановил народ.

— Люди родного мне села, — сказал он, — пусть ваше жертвоприношение будет к счастью! Но главного нельзя забывать: рытье канала, орошение…

Старейший перебил Наурзокова и потребовал не осквернять святое молебствие разговорами об орошении.

— Захочет всевышний — и река пересохнет, — сердито сказал мулла.