Хачим Теунов - Правдивая повесть о мальчике из Кожежа

Но она все не шла. Огорченный, я вошел в дом.

— Что с тобой, Ахмед? — спросил Леонид Петрович.

Я не нашелся, что ответить, и густо покраснел. Выручил Герандоко, продолжавший, видимо, какой-то разговор с моим аталыком:

— Лучше один раз увидеть, говорят мудрецы, чем сто раз услышать. Присмотритесь к людям, Леонид Петрович, поездите по Кабардино-Балкарии, поговорите с народом… И вы убедитесь в том, что я прав, что за сорок лет Советской власти мы сумели ликвидировать свою вековую отсталость…

В это время в дверях показалась голова дисы.

— Ужин готов. Прошу всех к столу.

И мы, разумеется, не заставили просить себя вторично.

— Послушай, Ахмед, — сказала мне на следующий день диса. — После гибели отца дом наш опустел. Гостей я все это время, конечно, не принимала, никого не приглашала к себе, не угощала… А отец так любил, чтобы у нас собирались люди. И вот сейчас, когда ты приехал домой, да еще не один, а с другом отца, нельзя не отпраздновать вашего приезда.

По настоянию дисы я немедленно отправился в город за покупками. Решено было собрать гостей в тот же вечер. В городе я немного замешкался и, вернувшись, услышал в доме чьи-то голоса. Очевидно, уже начали собираться гости. Я оставил в сенях свертки и вошел в комнату.

За столом чинно и торжественно восседало несколько почтенных стариков — наших ближайших соседей. Одни из них были в папахах, другие — в широкополых войлочных шляпах. Только у Леонида Петровича, сидевшего в конце стола, голова была не покрыта.

Увидев меня, гости встали в знак уважения ко мне, законному наследнику бывшего хозяина этого дома.

— Ну вот, — сказал один, — дождались мы наконец, что в этом доме снова появился мужчина.

— Да будет счастлив этот день! — подхватил другой.

— Вы посмотрите, как он похож на отца!

— А если у него к тому же ум и сердце отцовское…

И, стараясь показать свое расположение, каждый привлекал меня к себе и обнимал.

Я поблагодарил гостей за добрые слова и поспешил на кухню — помочь матери.

Как она захлопоталась, бедная! Искусно и быстро раскладывала диса по тарелкам закуски, до блеска протирала чистым полотенцем рюмки и стаканы, тонкими ломтями нарезала хлеб, горкой укладывала на подносе фрукты, орехи и конфеты… Затем она подошла к очагу и сняла с него кипящий котел. Я бросился помочь ей. Сцедив воду, она стала деревянной лопаточкой делать из сваренного золотистого пшена квадратики «пасты».

— Послушай, Ахмед, — вдруг обратилась она ко мне. — Ты, может быть, недоволен, что я не позвала сегодня твоих ребят? Но ты должен понимать, что старики в присутствии молодых не могут держать себя так, как им хотелось бы, а молодые тем более стеснялись бы их. Так мы лучше позовем твоих друзей завтра. Правда, сынок?

Не все ли равно, когда соберутся мои друзья, если не будет Марзидан? Незадолго до нашего приезда она уехала в город.

Я соблюдал строгий наказ матери: сперва подавать питье и еду почетному гостю нашего дома — моему аталыку, а потом уж остальным, по старшинству.

Расставив тарелки с закусками и разлив махсыму, я встал у входных дверей, как и положено виночерпию.

— А где же хозяйка и почему Ахмед не садится за стол? — спросил Леонид Петрович.

— Зачем нарушать обычай? Юноше не положено веселиться в кругу почтенных, седобородых мужчин, а хозяйке не дано право сидеть за одним столом с гостями, — запротестовали аксакалы.

Но мой аталык, конечно, не хуже стариков знавший обычаи горцев, на этот раз решил не сдаваться.

— Наго Муратовна не только хозяйка этого дома. Она супруга моего незабвенного товарища и высокочтимого вами односельчанина Кургоко Батыровича. Ей — почетное место среди нас.

Герандоко стал на его сторону. И я отправился на кухню, чтобы пригласить дису к столу.

Вся в черном — от головного платка до чувяк, — она тихо вошла в комнату, перебирая бахрому платка. Но к столу так и не присела.

— Гости заслуживают уважения и заботы. Если хозяйка сядет за стол, все будет сделано не так, как надо, — твердо сказала она и, с достоинством поклонившись гостям, снова ушла на кухню.

А я по-прежнему остался на своем месте виночерпия — у двери.

Начались традиционные приветствия. Старинный хох произнес наш сосед Дамжуко. Он приветствовал меня и аталыка, моего воспитателя.

Вечный соперник Дамжуко, Мишакуй сказал хох в честь Леонида Петровича. Мишакуй пожелал Леониду Петровичу владеть несметными отарами овец, волами, такими сильными, как волы ногайские, и иметь сыновей, таких же смелых и отважных, как самые прославленные сыны России… Хох Мишакуя был рифмованный.

Леонид Петрович, тронутый тем, что его приветствовали стихами, тепло поблагодарил нашего соседа, а мне посоветовал записать хох.

Мишакуй гордым движением сдвинул свою шапку на затылок. Этот жест должен был означать торжество победителя. Когда Мишакуй и Дамжуко оказываются в одной компании, можно поручиться, что остальные гости скучать не будут.

— Друг! Ныбжог! — начал торжественный хох Герандоко. — Слово это, как вы знаете, Леонид Петрович, означает «неотступный как тень». Но тень исчезает, едва солнце закрывается облаком. А ныбжог остается с вами. Подобно тени, он сопровождает вас, но не исчезает даже тогда, когда солнце вашего счастья закроется облаком. В самые горькие минуты своей жизни вы всегда найдете поддержку ныбжога. Вы ныбжог этого дома. Пусть же продлится ваша жизнь!

Гости подняли бокалы. Леонид Петрович незаметно для других дал понять мне, что я должен записать и этот хох. Пока я записывал, на середину стола были составлены осушенные до дна бокалы, и Мишакуй грубоватой шуткой напомнил мне об обязанностях виночерпия:

— Чтоб тебя болезнь живота поразила! Писарским делом занимаешься, а бокалы пустые!

Я ринулся к столу и начал разливать махсыму. Как раз в эту минуту в комнату вошли диса и Герандоко, держа на вытянутых руках дары, предназначенные Леониду Петровичу и Анне Сергеевне. Я невольно в душе упрекнул себя: ведь это я, а не Герандоко должен был сейчас помогать матери, я вместе с ней должен был позаботиться о подарках для моих аталыков. А диса, ни разу не напомнив мне об этом, сама исподволь готовила их и только вчера показала мне плоды своих трудов.

— Кинжал и пояс — это личные вещи Кургоко Батыровича. Все остальное сделано руками Наго Муратовны и преподносится вам и вашей супруге в знак благодарности, — сказал Герандоко.

Леонид Петрович опустился на одно колено. Герандоко протянул моему аталыку сверкнувшие позолотой кинжал и пояс. Леонид Петрович бережно взял в руки кинжал, поцеловал его и вместе с поясом надел на себя.

Вслед за тем ему были вручены шапка из золотистого каракуля, серая черкеска, белоснежный бешмет, сафьяновые сапоги и великолепная черная мохнатая бурка.