Хачим Теунов - Правдивая повесть о мальчике из Кожежа

Приняв подарок Анне Сергеевне, аталык начал внимательно рассматривать шелковую шаль, золотое шитье по красному бархату на дорожке и циновку с затейливым узором.

— Друзья мои, — растроганно воскликнул он, — у Наго Муратовны поистине золотые руки! Знаете ли вы, что для этнографа ее рукоделие поистине находка? Ислам запрещал правоверным заниматься живописью. Но люди нашли способ увековечить прекрасное. Взгляните, как изящен орнамент на циновке! Какие тончайшие узоры на этой шелковой шали! Нельзя кистью и красками — явилась игла с нитью. Пусть же, дорогая Наго Муратовна, ваши золотые руки еще долго творят такие чудеса! А за эти дары большое вам, сердечное спасибо.

С этими словами мой аталык поднес дисе большой рог, наполненный махсымой [11] Махсы́ма — кабардинский национальный напиток. . Приняв его, диса слегка наклонила голову в знак благодарности за похвалы и дрожащим от волнения голосом произнесла:

— Мы никогда не забудем того, что вы и Анна Сергеевна сделали для Ахмеда. Я хочу, чтобы Ахмед всегда оставался для вас сыном, приносящим в ваш дом только радость и счастье.

Я никогда не слышал из уст дисы таких длинных речей, да еще на людях. От махсымы она решительно отказалась. Поблагодарив Леонида Петровича за оказанную честь, диса лишь прикоснулась губами к рогу и передала его Дамжуко. И тот осушил его до дна…

Постепенно гости развеселились. Белобородые старцы начали требовать песен, причем не просто песен, а тлибе уэрэд [12] Тлибé уэрэ́д — песни про смелых мужей, то есть героические. . И Герандоко, улыбаясь, обратился к всегдашним соперникам — Дамжуко и Мишакую — с просьбой начать.

Как обычно, они стали отнекиваться, ссылаясь на неумение. Пока компания будет уговаривать их, а старики решать, кто первым начнет, я познакомлю вас с певцами — они ведь наши соседи. Один живет по правую сторону от нас, а другой — по левую.

Настоящее имя Мишакуя Кудабердокова — Мишá-медведь. Но к его имени прочно присоединилось окончание, означающее «плешивый». Может, это произошло оттого, что он действительно лысый, а может, и оттого, что он смолоду носил по бедности старую черкеску цвета облезлого медведя. Как бы то ни было, Мишакуй стало настоящим именем Кудабердокова. Все его зовут так. Он и сам себя так называет.

Вообще Мишакуй — выдающийся в Кожеже человек. Еще издали, увидев его большую папаху, надетую набекрень, и старую порыжевшую черкеску, сразу узнаешь: Мишакуй! И работа его особенная, даже единственная во всем селе. Раньше был общественным пастухом. Каждое утро зимой и летом односельчане доверяли ему своих коров. Днем он пас их, а на вечерней зорьке возвращал хозяевам. Много лет подряд у него не было напарника, и он жил один либо в горах, либо в лесу. Одиночество, несомненно, наложило отпечаток на его характер.

Два года назад ему предложили перейти на птицеферму колхоза. Но он категорически отказался от этой «бабьей» работы и даже оскорбился. Тогда ему посоветовали пойти сторожем на колхозную молочнотоварную ферму. С этой работой он справился отлично.

Мишакуй не умеет говорить красочно и не знает так много сказок, легенд и песен, как другие наши старики, но это не мешает ему много говорить в компании. Он обязательно вклинивается в любую беседу. И этим сильно отличается от своего друга Дамжуко.

Тот — человек мастеровой, влюбленный в технику. Рассказывают, что и первый трактор «фордзон», и последовавший за ним «Джон Рид», и первый «путиловец», и первый «СТЗ» не кто другой, как Дамжуко вывел на наши поля. Чтобы доказать мощь трактора, он в конце двадцатых годов повалил немало плетней. И первый комбайн, который прибыл к нам, запустил тот же Дамжуко. Без преувеличения можно сказать, что он днем и ночью возле тракторов. Это потому, что в летнюю страду машины работают почти круглые сутки. Где механизаторы, там и Дамжуко.

Дамжуко крупный и сильный старик. Его густые, все еще черные усы, закрученные подобно бараньему рогу, касаются ушей. Он носит небольшую шапку из бухарской смушки. Черкеска из серого сукна так ладно сидит на нем, что он и в свои почтенные годы выглядит настоящим джигитом. Недаром у нас говорят, что по своему облику, одежде и повадкам Мишакуй и Дамжуко — что пеший и конный.

Друзья постоянно соперничают из-за песен и сказов. Любой успех Дамжуко у слушателей вызывает ревнивые чувства у Мишакуя, и, чтобы осрамить соперника, он рассказывает другой вариант того же сказа. Эта страсть, это желание показать себя до сих пор не прошли у Мишакуя Кудабердокова.

Но Дамжуко не обижается. Он говорит: «Кто много сердится, быстро стареет, а кто весел, тот долго живет».

Но вернемся к нашему пиршеству.

Первым все-таки начал Мишакуй. Он запел старинный сказ о нарте Бадынóко, но сразу же вплел в него строфы из сказания про другого нарта, Ашамéза. Гости заулыбались.

Желая выручить Мишакуя, Герандоко вежливо прервал его и попросил от имени всех спеть другую песню, попроще. Мишакуй остался самим собой: нисколько не смутясь, он поправил на голове свою мохнатую шапку и снова запел.

— Воздаем тебе должное, сын Кудабердоков! — сказал один из стариков, когда Мишакуй кончил. — Прекрасную песню ты спел нам. А теперь расскажи, пожалуйста, какова ее история.

По части истории возникновения песен и сказов Мишакуй был совершенно беспомощен.

— Какие вы непонятливые! В самой же песне обо всем сказано. Надо слушать, а не хлопать ушами! — возмутился он.

Старики дружно захохотали.

— Не знать истории исполненной песни — то же самое, как не знать, что съеденный бульон из мяса, — съязвил кто-то.

Рассерженный Мишакуй лихо сдвинул папаху. Было видно, что он готовится к атаке. Чтобы не дать разгореться спору, Герандоко дипломатично предложил:

— А может, теперь послушаем Ахмеда?

— Верно, — поддержал Дамжуко тамаду, — пусть он расскажет, чему научился в Москве.

Я не успел собраться с мыслями, а Леонид Петрович уже сообщал аксакалам о моих изысканиях, связанных с Измаил-беем.

— Давай, давай, выкладывай. Это интересно, — попросили меня.

В самом деле, почему бы не воспользоваться случаем? Может быть, из уст кожежских стариков узнаю что-нибудь новое об Измаил-бее, которого кабардинцы зовут Исмéлом Хаток-шóко.

— Разрешите, я прочту вам отрывок из поэмы «Измаил-бей» великого русского поэта Лермонтова. — И, получив согласие, начал: