Павел Катаев - Алтайское солнце

Парень скрылся за веялку и через секунду снова возник с деревянной лопатой в руках, которую и протянул Женьке:

— Бери, не стесняйся!

Подогнав грузовик под транспортёр веялки, шофёр забрался в кузов и крикнул оттуда:

— Включай шарманку! Некогда мне здесь время терять!

— Не потеряешь. Знай пошевеливайся! — ответил Павел Бородин и включил рубильник.

Веялка задрожала, транспортёр пришёл в движение. Женя со своей лопатой подбежал к Ольге Георгиевне и встал рядом с ней.

— Потише, устанешь! — крикнула мама, но Женька ответил:

— Не устану! — и всадил лопату в пшеничную гору.

Казалось бы, чего проще — пошевеливай лопатой и подбрасывай под транспортёр пшеничку! Однако не прошло и минуты, а мальчик от пота совсем взмок. Влажное тело под рубашкой покрылось пылью, пшеничной шелухой. Лопата не держалась в мокрых от пота руках, выскальзывала, и требовались большие усилия, чтобы не уронить её.

Женька устал, а ведь настоящая работа ещё и не начиналась.

Только-только отъехал грузовик, нагруженный зерном, а тут приехали с поля два новых грузовика и высыпают пшеницу, привезённую из степи от комбайна. Ещё немного, и всё пространство тока будет завалено зерном и его уже некуда будет девать, ток захлебнётся в зерне.

На току шумно, пыльно, ветрено. Лязгают, стучат веялки, рычат грузовики, въезжая и выезжая с тока.

Ах, хорошо бы тихонько уйти отсюда, погулять вокруг посёлка или даже просто вернуться домой, в комнату, улечься на кровать и не двигаться, отдыхать. Но рядом с мальчиком Ольга Георгиевна — не разгибаясь, бросает она зерно издалека, от самого края кучи, к центру, под транспортёр. Лицо у неё красное, следы пота, словно слюдяные полоски, приклеены к щекам и подбородку. Время от времени Ольга Георгиевна распрямляется, пальцами заправляет под платок пряди волос со лба и улыбается сыну, подмигивает, совсем как отец.

И мальчик, собравшийся было бросить лопату, снова принимался за дело.

Для Женьки начались небывалые, какие-то волшебные дни. Всё время хочется спать, есть, тело болит, сладко ноет.

Мальчик сгибал руку в локте и требовал у Маришки, чтобы она пощупала его бицепсы. Маришка дотрагивалась пальцем до мышцы и спрашивала:

— Ну и что?

— Сила! — восклицал Женька.

Горящие, натёртые ладони с трудом удерживали неудобный, какой-то слишком толстый черенок лопаты. Неужели снова поднимать и опускать лопату, подцепляя золотое зерно — такое лёгкое, невесомое со стороны, а на самом деле такое тяжёлое, трудное?

Мгновенье на раздумье, и вот уже снова лопата летает вверх-вниз, вот уже покатились струйки горячего пота по лбу, переносице, подбородку. И зазвучала музыка — чудная, волшебная музыка, состоящая не только из шума механизмов, восклицаний, шелеста и шёпота пересыпаемого зерна, посвистывания степного ветра, но также из звуков, рождающихся где-то внутри тебя — радостных и одновременно грустных, потому что перед глазами, сменяя друг друга, проходят дорогие твоему сердцу картины: уголок московского двора со старым тополем, бабушка и дедушка, стоящие у старенькой калитки, прикрученной ржавой проволокой к покосившемуся столбу, школьный коридор — пыльный, пронизанный солнечным светом, и знакомые, родные лица школьных друзей…

Женьке так живо, так отчётливо вспоминалось всё это, что он не сразу почувствовал, как кто-то толкает его в плечо.

Однако же его толкали настойчиво. Мальчик пришёл в себя и быстро обернулся. Перед собой он увидел девочку — высокую, худенькую, с головой, повязанной, как у взрослых, белой в синий горошек косынкой, из-под которой выглядывали хвостики двух тощих косичек, переплетённых чёрными шнурками. На девочке были чёрные шаровары, белые спортивные тапочки и мужская рубашка с закатанными рукавами. Она опиралась на деревянную лопату. Судя по пшеничной шелухе и пыли, покрывающим её лицо, руки и одежду, девочка, как и Женька, работала здесь, на току.

— Ты что, не слышишь? — спросила девочка, уставившись на Женьку большими серыми глазами с крошечным, чуть заметным зрачком и чёрными крапинками вокруг зрачка. В глазах отражались: вздрагивающая веялка, шевелящиеся под транспортёром кучи зерна, кузов грузовика, люди с лопатами, облако в небе и даже, кажется, солнце — яркое пятнышко в смуглом небе.

— Почему не слышу? Слышу, — сказал мальчик.

— Ты из Москвы? — спросила девочка и отступила на шаг, продолжая смотреть на Женьку странными глазами.

— Из Москвы.

— Из самой-самой Москвы? — настойчиво переспросила девочка.

— Конечно, — удивился мальчик. — А то откуда же?

Девочка хмыкнула.

— Был один, который говорил, что из Москвы, а на самом деле из Кунцева, а в самой Москве ни разу не побывал. Понятно?

— Москва знаешь какая огромная… — начал было объяснять мальчик, но девочка его перебила:

— Вот я и подумала — ты тоже на самом-то деле из деревни, а говоришь — из Москвы!

Женя рассердился.

— Из деревни? Да я рядом с Кремлём живу! Не веришь? — воскликнул он. — Да у кого хочешь спроси — у Маришки, или у мамы с папой, или у Пастухова!

Женька так разволновался, что готов был немедленно тащить незнакомку к маме, работающей неподалёку. Уж маме-то она обязательно поверит. Но девочка засмеялась и крикнула как ни в чём не бывало:

— Поехали к комбайну, хочешь?

И, не сомневаясь в том, что Женька последует за ней, бросила лопату на твёрдую, утрамбованную землю и побежала к грузовику, который отъезжал от кучи зерна, только что выгруженной из кузова.

У шофёра грузовика такие же точно глаза, как и у дочки, — большие, серые и странные. И лицо у него от этого кажется задумчивым. Такое впечатление, будто бы грузовик едет сам по себе, руль сам по себе поворачивается. А руки просто так лежат на баранке.

— Ах, какая красота, какая красота! — то и дело повторяет шофёр, глядя вперёд сквозь пыльное ветровое стекло.

Женька сидит между шофёром и своей новой знакомой и тоже вглядывается вперёд.

Коричневая дорога пересекает жёлтое пшеничное поле. В небе большие белые облака, они похожи на порции сливочного мороженого, щедрой рукой наваленные на синий поднос. Картина, уже привычная Женьке. И всё же мальчик понимает шофёра — действительно очень красиво!

Девочка толкнула Женю твёрдыми пальцами в бок. Женя покосился на неё и увидел протянутую ладошку.

— Тебе чего?

— Давай знакомиться. Меня зовут Вера.

— А меня — Женя!

— Я знаю, — говорит девочка и тут же обращается к своему отцу: — Подумаешь, красоту нашёл!

— Конечно, красота, — отвечает её отец. — С городом разве можно сравнить?

— Конечно, не сравнишь: в городе в тысячу раз лучше! — восклицает Вера. — Если бы не вы с мамой, ни за что бы из города не уехала!