Павел Катаев - Алтайское солнце

Промолчали всю дорогу и, лишь прощаясь, махнули друг другу рукой и чуть слышно проговорили:

— Спокойной ночи!

На следующий день после школы Женя и Вера, наскоро приготовив уроки, снова отправились на ток и снова вернулись домой поздно вечером.

Так ребята учились и работали до самого конца уборки.

Погода стояла очень неровная. Ясные солнечные дни сменялись дождливыми, холодными, ветреными.

В хорошую погоду и настроение у всех было хорошее, деловое. Работали взрослые круглые сутки, почти без отдыха — старались не пропустить ни одного пригодного для уборки урожая часа. Когда шёл дождь, настроение у всех резко ухудшалось, пшеница в полях намокала, и комбайны вынуждены были переждать ненастье. Учительница Мария Михайловна становилась хмурой, задумчивой, нет-нет да посмотрит в окно, словно стараясь через мокрые, заплаканные стёкла высмотреть хоть кусочек чистого синего неба, предвещающий перемену погоды. И если среди уроков она видела где-то на горизонте просветление, она вдруг останавливала объяснение и обращалась ко всему классу:

— А ну-ка, ребята, посмотрите — там ясно или мне только кажется?

Но уж начавшись, дождь продолжался непрерывно целый день и ночь, а иногда даже и следующие сутки.

Хлеба намокали, комбайны с трудом косили пшеницу, часто разлаживались, ломались, и Николай Сергеевич вместе со своей ремонтной мастерской был загружен работой круглые сутки. Иногда он и ночевать не приходил домой — спал в мастерской на раскладушке.

Однако ненастье кончалось, появлялось солнце, степной ветер быстро высушивал влагу, и уборка продолжалась весело и споро. Конечно же, об отдыхе никто и не думал. Одна у всех была задача: побыстрее убрать урожай.

Но вот наконец и закончилась в целинном совхозе «Молодёжный» уборочная страда. Последние тонны зерна провеивались ещё на совхозном току, а учительница Мария Михайловна утром в начале первого урока поздравила своих учеников с завершением уборки и добавила, обращаясь ко всем ребятам:

— Все запомните этот день! Почему? Да потому что он тоже исторический — собран первый целинный урожай!

Мария Михайловна произнесла эти слова громко, весело, а Женьке вдруг сделалось грустно. Он представил себе совхозный ток, заваленный грудами зерна — тяжёлого и тёплого. Мальчик привык к пшенице, к её удивительному, ни с чем не сравнимому запаху— сухому, сладкому. «Так пахнет солнце», — решил Женька.

Порой, когда руки от усталости уже не могли пошевелить лопатой, мальчик отходил в сторонку и смотрел на золотые ручьи, стекающие с транспортёра в кузов грузовика. Гора зерна в кузове осыпается, но при этом увеличивается, растёт. Вот она уже поднялась над бортами.

Шофёр стоит на ступеньке, ухватившись руками за борт, и смотрит в кузов.

— Хорошо! — кричит он.

Павел Бородин тянет ручку рубильника, движение транспортёра немедленно прекращается, веялка затихает.

— Пошёл! — кричит Павел Бородин шофёру.

Тот быстро забирается в кабину, дверца захлопывается, мотор взрёвывает.

И вот уже грузовик, осевший под тяжестью пшеницы, выползает из-под транспортёра и, посигналив на прощание, отправляется в свой привычный путь— через степь к элеватору. А вот и элеватор, куда из разных совхозов на грузовиках прибывает зерно нового урожая. Это огромное сооружение кажется не таким уж вместительным — так много зерна везут и везут сюда из новых, лишь в этом году созданных целинных посёлков.

Вечерами, ложась спать, Женька представляет себе чёрную, ночную степь под синим стеклянным небом, и по ней золотыми пунктирами движутся грузовики с зерном.

Вот каким был для Женьки Дроздова этот первый в истории целинный урожай. Поэтому-то и грустно ему, что уборочная завершилась.

— Исторический день, — повторила учительница. Женька оглядел класс, затем посмотрел в окно, за которым синело яркое осеннее небо и белым налётом лежал на земле и на жёлтой стерне первый иней. Ничего необычного, заслуживающего внимания, вокруг себя мальчик не заметил. Всё было привычно, знакомо. Что же имела в виду Мария Михайловна, когда велела запомнить именно этот день?

Да, всё было обычно. И тем не менее Женька, не спеша возвращаясь домой, вдруг понял: он навсегда запомнит именно этот день — такой обычный и в то же время такой исторический.

Дни установились ясные, холодные. К полудню, правда, теплело, и за домом, где не дул ветер, солнце даже слабо припекало. Однако ночью случались настоящие морозы, степь, словно снегом, покрывалась густым, пушистым инеем. Пока Женька добегал по утрам до школы, у него от мороза уши начинали болеть. Но надевать зимнюю шапку он не желал — зима-то ещё не наступила.

Один из таких последних бесснежных дней особенно запомнился мальчику.

Было воскресенье. Женька сидел за столом и, прихлёбывая из стакана остывший чай с молоком, читал книжку английского писателя Даниэля Дефо «Робинзон Крузо». Мальчик ещё в Москве слышал про эту книжку, да вот только на днях Мила Ерёмина, Женина соседка по парте, с которой мальчик подружился, принесла её в класс и дала почитать.

У Николая Сергеевича с окончанием уборки дел поубавилось, и в это воскресное утро он остался дома — сидел по другую сторону стола и, чуть ли не целиком засунув голову в коробку радиоприёмника, припаивал какую-то проволочку.

В комнате пахло горячей канифолью, расплавленным оловом. Совсем как в Москве, когда папа в воскресенье начинал возиться с радиоприёмником. Так что этот запах был Женьке хорошо знаком и приятен. Впрочем, сейчас мальчик был в мыслях далеко и от Москвы и от Алтая — у суровых берегов Англии, и судёнышко, на котором мальчик оказался вместе с Робинзоном Крузо и его другом, владельцем корабля, летало с волны на волну, готовое в любой миг перевернуться и затонуть.

Мальчик недовольно хмурился, ругая в душе слабого Робинзона. Ведь Робинзон, попав в шторм, молил бога о спасении и обещал в душе никогда больше не отправляться из отчего дома в далёкие путешествия. О таком человеке и читать-то не хочется! Женька решил было захлопнуть книгу, но раздумал — всё-таки интересно, как поступит Робинзон Крузо после шторма, если, конечно, шторм кончится благополучно для корабля и тот не погибнет.

В это время кто-то постучал в окно, и Николай Сергеевич, оторвавшись от своего радиоприёмника, увидел пальцы, барабанящие снаружи в стекло.

— Женя, к тебе друзья!

Недолго поднять глаза от книжной страницы, да вот не так-то просто снова очутиться в мире действительности. Мальчик хоть и уставился в окно, за которым подпрыгивало улыбающееся лицо Веры Мальцевой, да не мог сообразить, что к чему. Ведь улетев мысленно из Англии, Женька прилетел сначала в Москву, о чём напоминал ему запах канифоли и расплавленного олова. И лишь после этого вернулся окончательно на землю — то есть оказался на Алтае, в целинном посёлке.