Павел Катаев - Алтайское солнце

Наконец Николай Сергеевич положил и хлеб и вилку, потёр руки одну о другую и заявил:

— Теперь бы горяченького чайку!

С хмурым, недовольным лицом мама достала из буфета чашку, поставила перед Николаем Сергеевичем, потянулась за чайником. Женька не вытерпел.

— Интересно, когда же мы всё-таки уезжаем? — спросил он, разглядывая свой палец с бледным чернильным пятном, которое при всём старании не мог отмыть уже два дня.

Кипяток из чайника — а мама как раз держала чайник над папиной чашкой — перелился через край в блюдце. Но мама этого не заметила.

— Куда это ты собрался? — сердито спросила Ольга Георгиевна.

— На целину.

Николай Сергеевич встрепенулся, оглушительно хлопнул в ладоши.

— Слышишь, Ольга? — воскликнул он. — Женька тоже хочет ехать, верно, Женька?

— Хочу, разумеется!

— Слышишь, Ольга? — продолжал радоваться Николай Сергеевич. — Нас двое, а ты одна. Сдавайся!

— Что за дом! — в свою очередь воскликнула мама сердито, но вдруг её хмурое лицо озарилось улыбкой. Не удержалась! Однако же продолжала она всё так же строго — Никто ещё ничего толком не знает, а этот, — мама кивнула на Женьку, — уж всё за всех решил!

Вернувшись в тот день из школы, Женька узнал, что Николай Сергеевич уезжает на целину один. Мальчик даже расплакался. Он уже всем в школе рассказал, что скоро отправляется на Алтай, и вдруг оказывается, что всё это неправда.

— Почему же неправда? — удивился Николай Сергеевич. — Чистая правда. Ты тоже поедешь, только не сейчас, а летом! Так и скажи своим друзьям!

Вечером к Дроздовым пришли в гости Пастуховы обсудить важный вопрос — что брать с собой в дорогу. Пастуховы — старые друзья Дроздовых. Сколько Женя помнит себя, всегда он помнит и Пастуховых — тётю Клаву и дядю Саню. Они тоже собрались па целину.

— Ты, Женя, не расстраивайся, — сказала тётя Клава Пастухова. — Да и сам подумай, что ты там будешь делать? Там же ничего нет, буквально ничего, голая степь. Там даже жить негде!

— Где же вы будете жить? — спросил Женька.

— В палатках, в вагончиках, — ответила тётя Клава. — Уж не пропадём!

— И я не пропаду! — воскликнул мальчик. — Я тоже хочу жить в палатках.

— Чудак человек, нашёл о чём мечтать, — серьёзно, даже строго проговорил дядя Саня. Но Женька прекрасно понимал, что настроение у дяди Сани сейчас очень хорошее и он с трудом сдерживает улыбку. — Там же холодно! Мороз, ветер!

— А вам не холодно?

— Ты, брат, себя с нами не равняй, — сказал дядя Саня. — Мы люди взрослые, а ты — ребёнок!

— Действительно, Женя, — рассердилась Ольга Георгиевна. — Когда взрослые разговаривают, дети не должны вмешиваться. А нам ещё многое необходимо обсудить.

Мальчик, отправившись к себе за ширму, слушал взрослых и испытывал такое волнение, что с трудом заставлял себя сидеть на месте, так хотелось ему сейчас же, немедленно, оказаться в поезде и ехать, ехать, ехать куда-то вдаль!

Через несколько дней Николай Сергеевич Дроздов и Пастуховы уехали на целину. Женька вместе с Ольгой Георгиевной провожал отца на Казанском вокзале.

Никогда Женька ещё не видел такого крупного, обильного снегопада. Ветер, снег, мелькание огней. Во тьме, за освещёнными пределами зимнего вокзала, гудят-перекликаются поезда, громко и непонятно звучат объявления из динамиков. Играют гармоники, раскрасневшиеся на морозе парни и девушки весело пляшут на снегу. Платформы завалены снегом. Вокзальные носильщики в валенках и в синих халатах поверх длинных пальто не успевают расчищать его.

Проносятся вихри, и кажется, не снег мечется в освещённом пространстве возле фонарей и прожекторов, а яркие пятна света стремительно несутся сквозь метель. И вместе с ними летит толпа, папин железнодорожный состав, стоящий у платформы, и сам Женька вместе со всем вокзалом.

Вслед за мамой и папой Женька протиснулся в вагон. В тамбуре, в узком коридоре теснятся провожающие и отъезжающие. То и дело перед Женей возникают лица, никогда ранее не виденные мальчиком, но тем не менее очень и очень знакомые. В переполненном вагоне среди чужих взрослых людей Женя сразу же почувствовал себя очень хорошо, уверенно. Ах, как захотелось ему остаться здесь, среди этих весёлых людей, в весёлой тесноте вагона и ехать на Алтай вместе со всеми.

— Ты что, малец, с нами? — спросил Женю парень в распахнутой шинели без погон, в гимнастёрке с расстёгнутым воротом, открывающим крепкую красную шею.

— Нет, — вздохнул Женька.

Парень удивился:

— Неужели не хочешь?

— ЧТОБЫ! — воскликнул Женька. — Очень хочу!

— Так в чём же дело! Садись, места хватит! А? — И парень громко хлопнул ладонью по верхней полке, где стоял чемодан и рядом круглый, до отказа набитый рюкзак.

Мальчик прекрасно понимал, что парень шутит. Был бы Женька взрослым, ну хотя бы учеником старших классов, тогда другой разговор. Он наверняка уговорил бы отца взять его с собой! Но сейчас, увы, ничего не поделаешь — надо оставаться.

Провожающие вышли из вагонов, состав тихонечко покатился было назад, но тут вдруг громыхнул, дёрнулся, на секунду остановился и снова двинулся, но теперь уже как и полагается — вперёд.

И вот уже проехал последний вагон, прощальный гудок раздался в морозном вечернем воздухе. Мальчик глянул через край платформы, увидел рельсы и шпалы, занесённые снегом, а поезда, что называется, и след простыл.

Сделалось пусто, неуютно, мрачно.

— Пошли домой? — спросил Женя, тронув маму за рукав пальто.

— Да, конечно, — ответила Ольга Георгиевна и стала поправлять на Жениной голове шапку, а на шапке уже снега чуть ли не целый сугроб навалило.

Мальчик взглянул на маму. Голова, плечи её занесены снегом, стоит понурясь, грустно глядя вдаль сквозь заснеженные ресницы. И тут Женька почувствовал себя не маленьким школьником-второклассником, а совсем взрослым человеком, готовым защитить маму от беды и любых неприятностей.

— Пошли, мама, — твёрдо сказал мальчик. — Простудишься!

И, взявшись за руки, мать и сын направились по платформе ко входу в метро.

Выбравшись из города, «газик» устремился по широкому и неровному тракту, объезжая лужи — следы вчерашнего ночного ливня и медленно переползая глубокие выбоины.

По сторонам, сколько хватало взгляда, лежали жёлто-золотые поля пшеницы. Кое-где пшеница полегла от дождя, и виднелась словно бы светлая подкладка этой огромной золотой шкуры, наброшенной на степь от горизонта до горизонта. Иногда в низинах возникали низкорослые степные берёзки в зарослях кустов и бурьяна.

Маришку укачало, и она заснула, повиснув на папиной шее и прижавшись щекой к его груди. Николай Сергеевич заботливо придерживал дочку, боясь пошевелиться, чтобы не потревожить сон девочки.