Павел Катаев - Алтайское солнце

Женька наклонился к дяде Сане, который, ухватив крепкими мускулистыми руками чёрную баранку руля, пристально вглядывался вперёд, стараясь вовремя заметить на дороге очередную выбоину.

— Скоро целина? — спросил мальчик.

— Целина? — переспросил дядя Саня. — Вот она и есть, любуйся! — И кивнул головой, словно бы показывая подбородком вперёд, на дорогу, лежащую среди пшеничного раздолья.

— А где же ваш совхоз?

— До совхоза ехать и ехать! Ещё и надоесть успеет. Целина — она большая!

Несколько раз дядя Саня останавливал «газик», чтобы пассажиры могли немного отдохнуть и поразмяться.

От долгого сидения ноги затекали, и мальчик осторожно спускался на землю. Он делал несколько шагов по твёрдой как камень степной дороге, подходил к обочине и, заложив руки за спину, по-городскому, рассматривал пшеничные колосья, совсем уже почти созревшие, подсохшие.

— А когда уже можно убирать пшеницу?

— Надо подождать, — говорил озабоченно дядя Саня. Он отрывал от стебля колосок, растирал его в ладонях. Затем пересыпал зёрна из ладони в ладонь, пока весь сор, подхваченный ветерком, не улетал в сторону, и на ладони оставались чистые, провеянные зёрна пшеницы.

— Видишь, зерно ещё мягковато, сыровато!

— Наш Пастухов — настоящий крестьянин! — воскликнула мама со смехом, обнажив белые, весёлые зубы.

— А как же! — воскликнул папа и тоже засмеялся, а дядя Саня очень серьёзно, даже строго проговорил:

— Толком мы ещё ничегошеньки не понимаем. Но в скором времени эту премудрость освоим!

— Конечно, освоим! — поддержал товарища Николай Сергеевич. — Не боги горшки обжигают!

— Вот именно! — согласился дядя Саня и продолжал — Нам-то, может быть, и поздновато было начинать, да ничего, начали, и, кажется, не плохо! А вот этим будет легче и интереснее, с малолетства! — И дядя Саня кивнул сначала на Женю, потом на Маришку, которая бродила по обочине, собирая неяркие, но очень красивые, нежные степные цветы на твёрдых, будто бы проволочных, ножках.

«Целина — она большая!» Этими словами дядя Саня словно бы глаза открыл Женьке на происходящее. Пшеничные поля, голубое небо, тяжёлые белые облака, медленно перемещающиеся довольно высоко над степью, словно бы скользящие по огромному стеклу, — мальчик любовался этой прекрасной и новой для него картиной. Но только сейчас он вдруг отчётливо понял: целина — действительно большая, огромная, бескрайняя страна. Она занимает всю землю, и лишь где-то там, на западе, куда склонялось солнце, находится Москва.

По папиным письмам мальчик очень хорошо представлял себе Алтайскую степь и новый посёлок в этой заснеженной степи — палатки, вагончики, дощатые сараи. Он знал, что тракторы называются «ДТ-54» и что трактор под номером первым достался трактористу Михаилу Медведеву из Подмосковья. С этим трактористом папа ехал в поезде от самой Москвы до Барнаула, а потом по узкоколейке до Кулунды.

Думая о трактористе Михаиле Медведеве, Женя видел перед собой того самого парня в расстёгнутой гимнастёрке, который тогда, в вагоне, уговаривал ехать с ними на целину.

Писал папа и о Пастуховых. Тётя Клава пошла, как выразился Николай Сергеевич, в строительную бригаду. Теперь дома строятся не по дням, а по часам. Дядя Саня получил грузовик-вездеход и курсирует между центральной усадьбой нового целинного совхоза и райцентром: оттуда возит разные грузы, начиная от запасных частей к тракторам и заканчивая продуктами и даже школьными партами. Однажды Пастухов попал в буран, грузовик застрял в сугробе, и его почти до самой крыши занесло снегом. Но всё кончилось благополучно, автомобиль откопали, а дядя Саня даже не простудился, хотя и натерпелся страху.

«Здесь такое случается», — закончил рассказ об этом происшествии Николай Сергеевич, и Ольга Георгиевна, прочтя эту фразу, всхлипнула и потом долго глядела перед собой далёкими-далёкими глазами, полными слёз.

На весенние каникулы Ольга Георгиевна отвезла Женю в деревню под названием Рожки, к дедушке и бабушке.

Хотя деревня находилась совсем недалеко от города — сорок минут на электричке, — место было глухое. Здесь совсем не чувствовалась близость большого города. По занесённым снегом деревенским улицам ходили лошади, запряжённые в сани, слышалось ржание, из сараев доносились приглушённые крики петухов, квохтанье и возня кур.

— Целина — та же деревня, — говорил внукам дедушка, а бабушка не соглашалась:

— Та, да не та. Земли-то там сколько!

— Сколько бы ни было, а земля — всегда земля! Дедушка сердился, потому что и сам согласен был с бабушкой: чего уж рассуждать, целина — не подмосковная деревня Рожки с небольшими полями и лугами, окружёнными лесом. Целина — такие просторы, что конца-краю нет!

Целыми днями Женька пропадал на улице. Катался на лыжах с крутых горок, гонял по расчищенному пятачку льда среди пруда на коньках, прикрученных к валенкам. Промокнет — усадит его бабушка на табуретку и заставит упереться застывшими пятками в горячую кирпичную стенку печи. Чтобы не заболел.

И сквозь дрёму слушает Женька рассказы дедушки о целине, которые старичок вычитывает из газет: о том, как первые целинники строят посёлки, учатся в школах трактористов, завозят в отдалённые, необитаемые уголки целинных степей тракторы и другие сельскохозяйственные машины, готовясь к первой целинной посевной.

…Ах, как хочется Женьке скорее очутиться там! Скорее бы лето!

Запомнилось Женьке одно утро, когда они с Геной Поздняковым, Жениным лучшим товарищем, собрались пойти в кинотеатр «Заря» на утренний сеанс.

Было морозно, под ногами хрустел тонкий апрельский лёд, но утреннее небо было голубое и совсем летнее. Солнце, яркое, золотое, совсем по-летнему освещало улицы с грязными снежными кучками, собранными у края мостовой, но ещё не вывезенными.

— Скоро уезжаешь? — спросил Гена, останавливаясь посреди тротуара. Гена не хотел, чтобы Женька уезжал.

— Не скоро, — ответил Женька, чтобы не расстраивать друга. — Летом. Мама говорит, ближе к осени.

— Совсем скоро, — вздохнул Гена. — Снега, видишь, уже почти совсем не осталось!

— Осталось, — возразил Женька.

Приятно было разговаривать об отъезде, а самому тем временем даже сейчас и не хотелось никуда уезжать — очень уж приятно вышагивать по утренним улицам родного города, направляясь в кино со своим лучшим школьным товарищем.

Мальчики купили билеты и по темноватой, крутой лестнице поднялись на второй этаж. В узком фойе с окнами, закрытыми синими шторами, и с фотографиями актёров, висящими в стеклянных рамках по стенам, было совсем пусто. Какая-то старшеклассница сидела на стуле и, заплетя ноги за ножки стула, читала толстую растрёпанную книгу. При этом девочка время от времени полизывала мороженое эскимо, аппетитно выглядывающее из серебряной бумажки.