Росс Уэлфорд - Путешествие во времени с хомяком [litres]

Набранный вами номер не существует. Пожалуйста, проверьте номер и попробуйте ещё раз.

Я хочу попробовать ещё раз, но мой телефон умирает. У меня сосёт под ложечкой. Всё идёт совсем не так, как я надеялся. Впрочем, не так давно в 1984 году я боялся другого – в том ужасном сценарии развития событий я мог умереть или просто перестать существовать. Так что сейчас я где-то между страхом и надеждой – и это не самое приятное чувство.

Может быть, мама поменяла номер телефона. Возможно, «сеть упала», что бы это ни значило. А скорее всего, проблема в моём мобильном, ведь он проделал длинный путь сквозь пространство и время.

Дедушка Байрон поможет мне разобраться. Он никогда меня не подводил.

Я повторяю и повторяю это по дороге к дому дедушки Байрона, но не могу убедить себя, как ни стараюсь. В глубине души я понимаю: что-то определённо пошло не так.

Смотрите, по идее – исходя из Парадокса убитого дедушки, – я не должен существовать, потому что трагическая случайность оборвала жизнь моего отца в двенадцать лет и стать моим отцом он никак бы не смог.

Но я существую , так что эта часть теории путешествий во времени – полная ерунда. И теперь я боюсь даже думать о том, что ещё может произойти.

Когда я иду по дорожке к дому дедушки Байрона, мои опасения усиливаются. Где его мопед? Почему передняя дверь выкрашена в другой цвет? Куда делись колокольчики, звеневшие раньше над боковой дверью?

Я всё равно нажимаю на кнопку звонка. Дверь открывает незнакомая женщина, я бормочу: «Извините, перепутал дом», – и быстро ухожу.

Уже поздно, и скоро стемнеет. Я чувствую слабость от голода и хочу пить. Голова идёт кругом, когда я пытаюсь разобраться, что же происходит.

Не поймите меня неправильно. Суть я уловил, как – без всякого сомнения – и вы, а если у вас вдруг не получилось, держите чёткий список.

(Надо заметить, что «чёткий список» – полная противоположность тому, как эти мысли организованы в моей голове. Даже «организованы» – неверное слово. В голове у меня царит полный хаос: выводы и опасения путаются и противоречат друг другу, а вопросы из серии «что если» встают в шумную очередь и толкаются в ней. Но как бы то ни было, приступим.)

1. Когда Пай утонул, многое изменилось. (Отлично. Плавный пуск. Держитесь – дальше будет трясти.)

Итак:

2. Пай не вырос во взрослого мужчину, не встретил мою маму и не стал моим отцом. Из чего следует:

3. Он не умер четыре года назад, а значит:

4. Мама не начала встречаться со Стивом, и мы не съехались с ним и Карли.

Да, с этим я разобрался. Но есть ещё и пятый вывод, который не даёт мне покоя:

5. Значит, дедушка Байрон не переехал из Кальверкота в Блит.

И шестой – я даже боюсь думать об этом, а уж тем более записывать, но мне всё равно придётся, так что:

6. Если Пай умер, когда ему было двенадцать (а он умер, я знаю), то его не могло быть на пляже с дедушкой Байроном и другими индийцами в тот день, когда чуть не утонула моя мама.

Скажу другими словами. Я вообще не понимаю, что я здесь делаю – в этом странном пузыре пространства-времени, где у меня нет ни родителей, ни дома, и где я сам не должен бы существовать. Мало того – в середине девяностых годов прошлого века почти исключительно по моей вине умерла мама, потому что мой папа погиб за десять лет до этого тоже почти исключительно по моей вине.

Поэтому-то я и брожу по улицам, бормоча что-то себе под нос и с трудом сдерживая слёзы, и пытаюсь разрулить пробку из мыслей в своей голове. Я сажусь на низкую стену, снимаю со спины рюкзак и достаю коробку, в которой сидит Алан Ширер. Я разрешаю ему побегать по своим рукам – это всегда вызывает у меня улыбку, а потом опускаю его на землю около лужицы, чтобы он попил. Потом он бегает кругами и лижет свои крошечные ручки (я должен был бы сказать «лапки», но посмотрите на лапы хомяка – они же точно как руки, и говоря про Алана Ширера, я буду называть их именно так).

Я отвлекаюсь на хомяка, и это помогает мне привести мысли в порядок. Знаете, как бывает, когда вы в пробке, а впереди виден просвет – и вот вы доезжаете до него, и весь этот шум и гудение машин остаются позади? Вот так произошло и у меня.

Я сажаю Алана Ширера обратно в коробку и сворачиваю к прибрежной дороге – там можно сесть в автобус до Кальверкота. А потом бегу, отчасти потому, что подходит мой автобус, и отчасти потому, что внезапно понял, куда именно мне нужно попасть.

Уже очень поздно, спустилась тёплая ночь раннего лета, в воздухе стоит слабый солёный запах моря, а я иду по Сэндвью-авеню в Кальверкоте; крошечные домики стали на тридцать лет старше – где-то переоборудован чердак, где-то выросли деревья, – а машины стоят вдоль всей улицы до набережной.

Бамбуковые колокольчики на своём месте, но в штиль они беззвучны. Мопед припаркован на дороге у дома. Я проверяю, остались ли на нём царапины, появившиеся во время моего бегства от полиции. Царапин нет. Конечно, нет. Откуда бы им взяться?

Несколько минут я и смотрю на входную дверь, пытаясь заставить себя нажать кнопку звонка. Ноги привели меня по дорожке к самому дому, а вот рука к звонку не поднимается. Я не знаю, сколько так простоял, но, наверное, долго – и кто-то увидел меня из дома. Сквозь матовое стекло я вижу приближающуюся фигуру, и сердце стучит так громко, что кажется, будто кто-то колотит изнутри по грудной клетке. Дребезжит дверная цепочка, и я уже лучше рассмотрел фигуру за стеклом – и это он, я знаю, но боюсь в это верить. Дверь открывается.

Это он. Дедушка Байрон.

Он немного склоняется вперёд и присматривается. Его губы шевелятся, но он не может произнести ни звука, кроме хриплого: «П… П…» А я думаю, сколько можно таращиться друг на друга , и переступаю порог, и заключаю его в объятия, и вдыхаю его запах (не тот, которого ожидал, но всё же его). И какое же облегчение я испытываю, когда чувствую, что он тоже обнимает меня! Так проходит несколько секунд; к нему возвращается голос, и он повторяет в воздух над моей головой, пока мы обнимаемся:

– Пай. Пай. Пай. Как это можешь быть ты? О, мой мальчик, мой Пай. Но как?

Вот это да. Такого я не ожидал.

И вот мы стоим в дверях: он обнимает меня всё крепче и произносит снова и снова: «Как?» и «Пай?» Я ненавижу себя за это, но мне становится не по себе. Я знаю, что придётся многое ему объяснить – и что бы я ни сказал, он будет разочарован только потому, что я не Пай. Я высвобождаюсь из его объятий и стою прямо перед ним, а он всё так же пристально на меня смотрит.

Нет хорошего способа преподнести ему правду, и потому я просто говорю:

– Мне очень жаль. Я не Пай.

Повисает долгая пауза, пока дедушка Байрон внимательно изучает меня. Его взгляд скачет с волос на уши, потом на рот, затем на руки, и я мягко добавляю: