Росс Уэлфорд - Путешествие во времени с хомяком [litres]

– Сара! Сара! Плыви! – и бросилась к воде, но одна из подруг оттащила её со словами:

– Нет, Ава, нет! Ты не справишься!

А дедушка Байрон уже скинул одежду и вбежал голым в море. Он нырнул под волну и, загребая сильными руками, подплывал всё ближе и ближе к тонущей девушке. Когда он доплыл, ту снова накрыло с головой. Дедушка мог стоять, но ревущее море сбивало с ног, и тогда он нырнул под воду, выбрав спокойную секунду между волнами. В наступившей тишине слышно было только, как, держа руки у губ, словно при молитве, девушки на берегу причитают «какойужас, какойужас, какойужас!» да слова Гипатии, которая качала головой и медленно твердила: «О, Боже мой».

Прошло где-то секунд десять, но из воды никто не показался. Одна из девушек начала плакать, а другая подняла крышку большого старого мобильного телефона и набрала 999.

– Двадцать секунд, Ал. Вроде бы мало, но попробуй их отсчитать: это целая вечность, когда кто-то тонет, а ты пытаешься разглядеть его в воде.

(В этот момент дедушка Байрон замолчал, осознав смысл сказанного, и опустил глаза. «Я знаю», – произнёс я, но больше у меня слов не нашлось. Мне кажется, я понял, к чему идёт его история, и у меня пересохло во рту от страха, нервов и…)

И потом кто-то выкрикнул:

– Смотрите! Вон там!

Метрах в тридцати от них дедушка Байрон выбирался из моря, поддерживая спотыкающуюся девушку, которая шла с ним рядом. Они были уже где-то по пояс в воде, когда девушка содрогнулась и её вырвало солёной морской водой. Дедушка Байрон наклонился, осторожно взял её на руки и вынес из моря.

Он посадил девушку на сухой песок, и её окружили подруги. Дедушка Байрон отошёл в сторону: руки на бёдрах, лицо поднято к небу – он тяжело дышал и выплёвывал воду. Потом девушки повернулись к нему, а сбоку подошёл Бару Бакши:

– Ты молодец, Байрон-джи . Но мне кажется, было бы не лишним… эм… надеть трусы.

(Думаю, дедушка Байрон рассказывал эту историю не впервые. Честно – он сделал нужную паузу перед последними словами, чтобы они прозвучали комично. И посмотрел на меня после неё, ожидая, что я рассмеюсь. Я был не в настроении смеяться, но что-то выдавил из себя, чтобы он продолжил.)

– Я натянул трусы и улыбнулся девушке, которую только что спас. А она вытерла сопли и улыбнулась мне в ответ. И потом я увидел, что у неё сросшиеся пальцы – по два на каждой ступне. Она сказала мне, что её зовут Сара.

Мы ещё постояли там на песке вдвоём и походили в сапогах по воде.

Сара.

Мама. Она жива.

– Мальчику нужна его мама, – говорит в заключение дедушка Байрон. – И мы её найдём.

Потому-то мы с дедушкой Байроном в тот же день оказываемся в Блейдоне на реке Тайн, проехав пятнадцать миль от побережья. И вот что я вам скажу: пятнадцать миль на маленьком мопеде выдержит не каждая задница.

Дедушка Байрон рассказал, что, когда он только приехал в Великобританию, Блейдон был угледобывающим городом, но теперь шахты не работают. Улица за улицей аккуратных домов из красного кирпича, супермаркет, авторемонтная мастерская – здесь всё, как в других городах. Зато город расположен над речной долиной, и в некоторых местах открываются потрясающие виды на Тайн и противоположный берег.

Вот здесь и живёт Сара, моя мама, на широкой улице на окраине Блейдона. Дедушка Байрон уже предупредил её по телефону, что приедет. Они продолжали общаться какое-то время после того случая, когда она чуть не утонула. Мама приглашала дедушку на свою свадьбу (с полицейским по имени Родди), но тот не поехал, а потом их пути разошлись. Но, как заметил дедушка Байрон, в наши дни нужно очень постараться, чтобы спрятаться, – так что ему не составило труда разыскать её.

Конечно, есть проблема: моя мама является моей мамой только в другом – извините за технические подробности – измерении пространства-времени. Здесь и сейчас она не моя мама – и я не вполне уверен, что дедушка Байрон хорошо это понял (и его трудно в этом упрекнуть). Я не следил за ходом его мыслей, но, кажется, он остановился на выводе: «Мальчику нужна его мама».

Мы стоим около её двери. Дедушка Байрон велел мне вести себя спокойно и не делать глупостей. Но вот она открывает нам дверь – и она точно, точь-в-точь моя мама, вплоть до того, как вытирает кухонным полотенцем руки. Что-то подталкивает меня вперёд – и с ходу, не дожидаясь других каких-то слов и приветствий, я выпаливаю:

– Привет, мама! – и заключаю её в объятия. Я точно знаю , что величайшая сила во вселенной – родительская любовь – поможет ей увидеть истину. Сейчас она почувствует , что я её сын, и обнимет меня, и поцелует в макушку, и скажет: «Я скучала по тебе, Ал. Всю свою жизнь я скучала по тебе, и вот ты пришёл», – и тогда всё будет хорошо.

Но она этого не делает. И хорошо уже не будет.

Это ужасно. Она мягко высвобождается, держит мои руки и заглядывает мне в лицо со словами:

– Э-э-э… Всё в порядке? – а я снова говорю ей:

– Мама? – и понимаю, что всё испортил.

Она неприятно удивлена, но старается не показывать этого. Переводит взгляд на дедушку Байрона и всё ещё держит мои руки, чтобы я не бросился обнимать её снова.

– Это… гм… – начинает дедушка Байрон, – это мой внук Ал Чаудхари.

Мама наклоняет голову, смотрит мне в глаза и медленно говорит:

– Привет, Ал. Очень приятно познакомиться. Понятно. Она решила, что я плохо соображаю или у меня какая-то задержка развития, – ну а что ещё она могла подумать? Так начинаются самые странные и неловкие пятнадцать минут в моей жизни. Или – по аналогии с тем, что сказал мой тёзка профессор Эйнштейн про горячую плиту/симпатичную девушку – «пятнадцать минут с мамой, которая в то же время вам не мама, да ещё и в компании её подозрительного мужа покажутся вам вечностью».

Мы с дедушкой Байроном проходим в уютную гостиную, мамин муж Родди, теперь уже инспектор полицейского управления Нортумбрии, приносит чай, а ещё коробочку сока с трубочкой специально для меня, словно я пятилетний малыш. Мама, Родди и дедушка Байрон ведут взрослую светскую беседу со всеми этими «как ваши дела?» и другими вежливыми вопросами. За несколько минут я узнаю, что у мамы и Родди нет детей, но есть несколько племянниц и племянников, которых они очень любят, что они переехали сюда около восьми лет назад, и Родди сам построил оранжерею, и так далее… Но потом разговор идёт в другое русло: я не произнёс ещё ни слова, и кажется, будто большие вопросительные знаки повисли в воздухе – кто я, почему я назвал её «мама» и всё такое.

Мама обращается к дедушке Байрону:

– Вы сказали, Ал – ваш внук? Сын вашей дочери Ги… эм…

– Гипатии. Да.

– Разве она не переехала в Америку или Канаду много лет назад?

– А. Она… хм… вернулась.