Жан-Франсуа Шаба - Дух из черной комнаты [litres]

Я встретился глазами со своей сестрой. Вид у нее был одновременно довольный и испуганный. Но она никогда не упускает возможности меня уязвить.

– Вот видишь, не зря я за тобой слежу, – сказала она.

Поспорить с ней я не мог. К тому же таоракнаборстильсен сейчас меня беспокоил больше, чем подколки сестры. Я оттолкнул тело, давившее мне на ноги, и выпрыгнул из кровати.

– Надо его привязать!

– Нет, надо позвать маму и папу!

– Жеронима, надо сначала его связать!

– Он без сознания. Мама! Папа!

Сестра кричала во всю глотку. Я зажег свет в спальне и стал искать, чем бы связать монстра.

Вряд ли кто-нибудь когда-нибудь думал о том, как трудно связать чудовище с двумя ногами и четырьмя руками. На это уходит уйма времени. Слишком много времени. В то время как из комнаты родителей послышались шум и грозные крики, таоракнаборстильсен пришел в себя. И настроение у него было не очень добрым.

– Гардабур! Фикситрит гардабур!

Это были его первые слова. Вероятно, это было на таоракнаборстильсенском. Левый глаз у него полностью открылся, а правый и нижний были наполовину закрыты. Из перекошенного рта на нижнюю часть лба свисал раздвоенный змеиный язык синего цвета. Большое ухо на голове нервно дергалось между двумя трепещущими ноздрями.

– Вакс! Гардабур! Вы… агю ! Вы мне заплатите за это!

Не придумав ничего лучшего, я выдернул из розетки прикроватную лампу и попытался связать монстра ее проводом. Зубы таоракнаборстильсена клацнули перед моим лицом, словно волчий капкан. Я откинулся назад, не отпуская хватки, но его куртка была скользкой. Я уцепился за одну из ног существа, обутую в своего рода балетку, тоже зеленого цвета. Но балетка осталась у меня в руке, а чудовище выпрямилось на моей кровати и пронзительно завизжало:

– Йек! Йек! Йек!

По-видимому, таоракнаборстильсен полностью пришел в себя, потому что, когда Жеронима хотела треснуть его обломком метлы, которую ловко держала в руках наподобие бейсбольной биты, он наклонился, и удар пришелся по мне. Бам-бам!

Сестра не стала медлить и извиняться. Она вновь нанесла удар в направлении чудовища, раскинувшего руки в стороны, словно регбист перед броском. Но, похоже, таоракнаборстильсен вдруг передумал: он бросился к окну и с криком выпрыгнул сквозь стекло.

– Йиха! Зюм зюмба!

В эту секунду словно из недр ада возникли папа и мама. Наверное, они в чем-то были не менее страшными, чем чудовище. Волосы у мамы торчали во все стороны, а на щеке, подобно пиратскому шраму, отпечатался след от подушки. Глаза отца были ярко-красные, а круги вокруг них – такими же иссиня-черными, как его борода. Оба тяжело дышали: можно было подумать, что они бежали за автобусом.

Жеронима в крайнем возбуждении показала обломком метлы в сторону окна, из которого дул ледяной ветер:

– Он убежал! Там! Он там!

– Три часа ночи. Вы нам за это заплатите, – сказал отец.

– И еще как! Бить окна посреди ночи! – подхватила мама.

Выражение ее лица было особенно жутким.

– Нечасто вы занимаетесь таким свинством вместе, – заметил отец, скотчем приклеивая на разбитое стекло картонку.

– Придется выдумать какое-нибудь особое наказание, – добавила мать.

Они нам ни на секунду не поверили. Я молча сидел в своей кровати, когда вдруг сообразил: я был слишком шокирован и поэтому не подумал о зеленой балетке, но она-то сохранилась! Я стал размахивать ей.

– Вот доказательство! У нас есть доказательство! Вот оно, доказательство! У нас есть обувь таоракнаборстильсена!

Мама вырвала ее из моих рук.

– Зеленая балетная туфля? Единственное, что по ней можно сказать, так это то, что девочка, которая ее носит, редко моется. Какой мерзкий запах. У вас отвратительная подружка.

– Это не подружка, это…

– Таоракна – как там его, я знаю. Но я тоже умею пошутить, ягнятки мои. Завтра я вам покажу, на что способна.

Продолжая грозить расправой, подходящей нашему случаю, мама повела Жерониму в спальню.

Отец, заклеив разбитое окно, посмотрел на часы:

– Нам осталось спать всего четыре часа. Если я услышу хоть шорох…

Мои нервы были так взвинчены родительским недоверием (несмотря на зеленую балетку!), что я бросил:

– Вы всегда можете отправить меня в черную комнату, потому что таоракнаборстильсена там больше нет.

– Это не смешно, – сказал папа. – Мы с мамой работаем на тяжелых работах. Нам нужно высыпаться. А вы с сестрой устроили тут черт те что.

– Папа, я клянусь тебе: таоракнаборстильсен существует на самом деле. Он живет здесь, в квартире, уже давно! Поэтому-то она и стоила дешево!

Отец схватил себя за переносицу, пробормотал что-то и вышел из комнаты, ничего мне не ответив.

Я понял, что мне остается только лечь обратно в кровать. Я прихватил с собой один роликовый конек. Это был самый увесистый предмет, который мне удалось найти; я собирался бросить им в монстра, если тот вернется. Все эти приключения меня утомили, к тому же я не привык поздно ложиться спать. Я уже проваливался в сон, когда услышал фразу, произнесенную с сильным акцентом:

– Нужно действовать быстро, товарищ Эдгар. Нужно обязательно остановить таоракнаборстильсена.

Я вновь зажег лампу у кровати. Комната была пуста.

Неужели этот поганый монстр где-то спрятался и решил меня разыграть, прежде чем наброситься? Но этот голос, низкий, с раскатистыми «р», не был голосом чудища. Поскольку я уже засыпа́л, я решил, что мне показалось. Я собирался выключить лампу, когда некто вновь торопливо заговорил:

– Товарищ Эдгар! Ты потом поспишь!

Не мог же это быть…

Я посмотрел налево, туда, где была клетка с Тотором. Хомяк стоял на задних лапках. Своими крошечными пальчиками он сжимал металлические прутья.

– Открой! Мы разработаем план сражения.

У хомяка был глубокий бас, и да: он говорил с русским акцентом. Это уже было слишком. Сбитый с толку, я неподвижно смотрел на него.

– Простите, – проговорил Тотор, – представляюсь: Федор Федорович Тоторский. Почетный корреспондент [2] Почетный корреспондент – так на сленге французских разведчиков называются добровольные агенты Управления внешней безопасности Министерства обороны Франции, попросту – шпионы. . Открой, товарищ! Нам предстоит воевать.

Забравшись ко мне на одеяло, русский хомяк, разгладив усы, пристально посмотрел мне в глаза.

Хотя я уже не первый день сталкивался со всякой чертовщиной, я был потрясен.

– Тотор! Что это значит?

– Это исключение.

– Какое еще исключение?

– Обычно мы не раскрываемся перед людьми. У нас есть специальное исключение из правил, позволяющее раскрываться перед детьми, но нам полностью запрещено при любых обстоятельствах демонстрировать взрослым наши… способности. Иначе они тут же лишат нас жизни. Они такие.