Жан-Франсуа Шаба - Дух из черной комнаты [litres]

Конечно, это была моя сестра. Она сражалась как львица. От ее голоса у меня случился такой прилив сил, что я смог наконец встать. Нетвердым шагом я подошел к полю боя. Волосы мамы и Жеронимы сбились на лицо, обе они были креветочно-красного цвета. Кажется, их положение было не самым лучшим: две когтистые руки таоракнаборстильсена держали за горло сестру, а две другие – мою мать. Я стал глазами искать что-нибудь, чем можно было бы огреть монстра, но ручка метлы превратилась в щепки. Ну и ладно. Я прыгнул на чудовище ногами вперед. Как в боях без правил.

Мне неприятно это говорить, но я полностью облажался. Проскользил по цементному полу гаража, размахивая ногами в воздухе, и ударился головой.

– Фикситрит! Бульбуль агуль!

В металлическом голосе таоракнаборстильсена слышались победные нотки. Я опять не мог встать; в ушах звенело. Чудовище побеждало. Что оно с нами сделает? Я почувствовал запах фиалок. Может, это фантазия моего усталого мозга?

В гараже было практически тихо. Едва слышалось только свистящее дыхание мамы и Жеронимы. А еще – тихие дьявольские рулады, еле слышное победное пение существа, одетого в зеленую куртку. И тут кто-то высморкался. Довольно громко. Громкое сморкание отдалось эхом, отразившимся от столбов и стен почти пустынного подземелья. Таоракнаборстильсен обескураженно проговорил: «О нет!» Мне ничего не было видно, но мама издала удивленный возглас.

Когда я смог поднять голову, то увидел, что мама и сестра лежат одни, распластанные на пыльном цементе. Они были почти такими же грязными, как если бы их заставили пролезть через заводскую трубу. А чудовище пропало бесследно.

Но Жеронима по-прежнему сжимала в кулаке обломок транспортира. Мама же была так потрясена, что глаза у нее вылезали из орбит, а брови поползли кверху. Я сел. Что же случилось?

На улице, совсем близко, просигналила машина. Какой-то грузовик пикал, сдавая задом, потом прожужжал мотороллер. Мы по-прежнему жили в этом мире, ничего не изменилось.

Мама откашлялась.

– Что это было? Куда все делось?

Я хотел ответить: «Вот видишь? Теперь-то ты видишь, что таоракнаборстильсен существует!» Но тут я вспомнил, что дал обещание Федору Федоровичу Тоторскому. Но надо ли держать обещание, учитывая то, что произошло? Мне казалось, что теперь мама имеет право узнать правду. Так, а где же хомяк?

– Где Тотор? – спросила Жеронима.

– Дети… Что это было? – повторила мама. – Оно вернется?

– Niet! Дорогая мадам, он не вернется! Я сделаю так, что вам больше не будут докучать.

Федор Федорович Тоторский выпрыгнул из распахнутой двери «фиата». В двух лапах он держал балетку, которая была больше его самого.

– Правда, у нас есть всего две или три минуты, чтобы закрыть это в надежном месте. Поскольку у меня не было под рукой сахарной пудры…

– Са… сахарной пудры? – пробормотала мама.

– Da! Не имея сахарной пудры для проведения процесса расплавления-карамелизации, я вынужден был импровизировать и устроить надсмаркивание. Очень просто: сморкаетесь в балетку таоракнаборстильсена, так? И он возвращается в нее. Увы, ненадолго, как я вам уже объяснил.

– «Надсмаркивание»? Ну это уже совсем бред! – возмутилась Жеронима.

– Это только временное решение, – согласился почетный корреспондент. – Ах да! Чуть не забыл: еще потребуется провести детаоракнаборстильсенизацию для мадам. – Тотор указал на маму, которая поднялась и помогала встать Жерониме.

– Ничего вы мне не сделаете, – ответила она.

Затем она пробормотала себе под нос:

– Боже мой, я разговариваю с хомяком!

– Двух зайцев – одним выстрелом, – невозмутимо продолжил Федор Федорович Тоторский. – Вам предстоит забыть то, что вы видели, и избавиться от воздействия таоракнаборстильсена. Не беспокойтесь, я все беру на себя.

Мама отряхнула свою одежду.

– Воздействия? Не было никакого воздействия!

– Не было? А почему тогда вы взяли с собой в машину балетку таоракнаборстильсена? Почему вы не выбросили ее в мусор, как собирались?

– Потому что… М-м-м…

– Потому что, дорогая мадам, он хотел, чтобы вы убрали балетку подальше от вашего покорного слуги и тем самым дали ему возможность вернуться. Таоракнаборстильсены злые и страшные, но еще чертовски умные.

– Что же это… Да, действительно! Мне не нужна была эта вонючая обувь! Он что – внедрил мне что-то в голову?

– Вряд ли у него на это было время и силы. В состоянии расплавления-карамелизации его возможности сильно ограничены.

– А дети?

– У них иммунитет, будьте спокойны. Их мозг слишком маленький.

– Выходит, хомячкам тоже нечего бояться, – насмешливо заметила Жеронима.

Федор Федорович Тоторский приложил щеку к балетке:

– Так! Нагревается! Время уходит! Bistro, bistro, надо запереть это в надежном месте!

Я стал думать, но у меня не вышло: от всех этих ударов мой мозг превратился в холодец – мне в голову не приходило никаких идей.

– Хорошо бы это было что-то прочное, – добавил Тотор.

Мама бросилась к хомячку. Мне даже на секунду показалось, что она хочет напасть на него. Она вырвала из его лап балетку, открыла багажник «фиата», бросила туда туфлю и захлопнула крышку.

– Хоть чему-то послужит эта рухлядь!

– Поздравляю, дорогая мадам!

– Я вызову полицию. Нет! Пожарных! Нет! Пожарных и полицию!

Русский хомячок вытянул вперед лапки, словно регулировщик:

– Ничего не делайте! Было бы крайне прискорбно, дорогая мадам, в рамках…

– Где мой мобильник? А, вот он.

Глухой удар сотряс кузов «панды» изнутри; затем еще один. Наконец металлический голос прорычал:

– Мурррхмурррх? Ап йек!

Вот какой он, нежный лесной дух, так мечтавший вернуться к своим друзьям. Очаровательный маленький дух, любитель фиалкового ликера, которому я помог избавиться от проклятия злой колдуньи…

– Алло, полиция? Елки-палки, в подвале нет связи! – сказала мама. – Пойдемте, дети, позвоним с улицы.

Тотор встал во весь рост – десять сантиметров – и пошел на нас:

– Я не могу вам этого позволить, мадам.

– Месье хомяк…

– Niet! Невозможно! Если Скрытый мир называется Скрытым миром, то потому, что он скрыт. Я прошу меня извинить, но niet.

Тут вмешалась Жеронима:

– Пошел вон, пучок шерсти, или я раздавлю тебя, как окурок! Мама может звонить, если хочет.

Федор Федорович Тоторский вновь поднял лапки, теперь словно дирижер:

– Я не очень люблю это делать, но вы меня вынуждаете. Балауль! Бааалауль!

– Даже не… – начала было моя сестра.

Из пола гаража стремительно выросла лиана и, изгибаясь, обвила Жерониму, которая стала похожа на колбасу, перетянутую веревочками. В следующую секунду та же судьба постигла маму. Затем почетный корреспондент посмотрел на меня.