Жан-Франсуа Шаба - Дух из черной комнаты [litres]

Если бы раньше кто-нибудь сказал мне, что однажды меня повергнет в ужас мусорный бак, я бы не поверил. Особенно неприятно было то, что при стеклянизации сохраняется обоняние, и я чувствовал исходящую от бака вонь капусты и протухшего йогурта. Но при этом Великий, как его назвал пониженный теперь в звании почетный корреспондент, был представительным и властным. Он медленно подъехал к таоракнаборстильсену, застывшему в угрожающей позе.

– Именем Зеленых сил Скрытого мира, властью, доверенной мне, я, Великий, именуемый Одиннадцатым, растрескиваю тебя.

Крышка помойного бака широко распахнулась; из нее вылетело что-то похожее на красный язык, который стал бить монстра по голове, туловищу и конечностям так быстро, что я бы не заметил этого, если бы после каждого удара на застывшем теле не возникала трещина. Таоракнаборстильсен захрустел, захрустел…

Бах!

И рассыпался, как закаленное стекло.

Великий наклонился, чтобы всосать в себя кусочки чудовища. Кончиком языка он тщательно собрал все мельчайшие частички, оставшиеся на полу гаража.

Так вот что значит – быть растресканным.

– Да, эти тяжелые сцены обычно производят сильное впечатление на маленьких людей, но таков закон. Это Кодекс, – проговорил бак. – Ну что, все ясно? Оба ребенка будут молчать? Потому что одно только слово…

Если бы я мог шевелиться, я бы закивал головой изо всех сил. И Жеронима тоже, уверен.

– Хорошо. До свидания, люди.

Крышка Великого стукнула в последний раз. Вдруг оказалось, что я могу двигаться. А лианы больше не обвивали сестру и моих родителей. Они убрались обратно под землю, оставив на полу гаража крошечные отверстия. Федор Федорович Тоторский что-то пропищал.

Взрослые отряхнулись; вид у них был потерянный. Я решил, что надо что-нибудь сказать.

– Это был просто громкий звук выхлопной трубы! Ничего страшного!

Жеронима незаметно показала большой палец: «Молодец!»

– Что делает эта помойка посреди гаража? – спросила мама.

– Ой, кто-то пробил дыру в «панде»! – простонал папа.

Родители отправились работать, очень удивленные тем, что почему-то так сильно опоздали. Чтобы отец зря не ходил к метро (ведь он же все забыл), Жеронима сказала, что слышала по радио про забастовку.

Он взял мопед. Мама, поскольку «панда» не хотела заводиться, отправилась на работу пешком. По пути она проводила нас в школу.

Мадам Н'Густо, месье Лепетипон и полицейский с озадаченными лицами ушли из гаража.

Мне казалось, что этот день длится пять веков. После уроков мы с сестрой поторопились домой, чтобы поскорее все обсудить с Федором Федоровичем Тоторским. Уходя, мы успели только посадить его в клетку.

Жеронима постучала пальцами по прутьям:

– Ну как дела, русак?

– И-и-ик! – ответил почетный корреспондент.

– А нормально ты не хочешь поговорить?

– И-и-ик! И-и-ик!

– Как же меня бесит этот кр…

Я остановил сестру, которая вновь собиралась устроить хомячку шейкер.

– Ты что – не поняла? Его же понизили!

– Подумаешь! – прорычала Жеронима. – Ну, обиделся, но это не значит, что надо вести себя со мной как с дурочкой. Сейчас я ему…

– Ты не понимаешь? Понизить в должности – это значит сделать обычным хомячком.

– Да нет же! Это он издевается над нами! Он принимает нас за… или ты думаешь?.. Значит, это и есть – понизить в должности? Но это чудовищно!

– Посмотри, он вполне доволен.

Сапфировый хомяк крутился в своем колесе. Позанимавшись, он стал пить из крошечной поилки, закрепленной между прутьями.

– Э-э-э… Spassiba bojemoï bistro, – попробовал я наугад.

– Ик-и-ик-ик! – ответил мне Федор Федорович Тоторский, который теперь был просто Тотором.

– Это чудовищно, – повторила Жеронима.

Она взяла в руку маленькое существо, которое зарылось мордочкой ей в ладонь.

– Теперь, – сказала она, – мы даже не сможем поругаться.

Весь вечер пришлось объяснять родителям, почему окно в моей спальне разбито. Великий отлично справился со своей работой: ни папа, ни мама ничего не помнили. Я рассказал, что был сильный порыв ветра, а они об этом забыли. На меня смотрели с подозрением. Но когда отец понял, что это он заклеивал окно, то лишь почесал в затылке.

– Кажется, надо отдохнуть. Уже сам не помню, что делаю.

Мама, всегда такая организованная, крутилась в спальне, как дервиш.

– Куда я дела это проклятое пальто? Господи, да что у меня с головой? А что это за записка? Что? Я записалась к зубному? Но когда я успела? Скажите, пока я не забыла, я ходила в магазин?

Жеронима гладила Тотора по голове. Иногда я слышал, как она его тихонько обзывает в надежде получить ответ, но русский хомяк, достойный представитель своего вида, только пищал, бегал в колесе или спал. Несмотря на усталость, мы с сестрой дождались, пока родители заснут, и отправились в черную комнату. Мы закрылись там, не включая света. Наверное, это было глупо или опрометчиво, или и то и другое, но ничего не произошло. Не было даже намека на запах фиалок.

Я хотел отдать хомячка Джалиле. Она улыбнулась мне своей обезоруживающей улыбкой:

– Понравился Тотор твоему другу? Красивый, да? А еще умный.

«Хм, сейчас он намного глупее», – подумал я. Но, конечно, вслух этого не сказал.

– Все решили, что он классный. Ты можешь иногда мне его давать? Знаешь, его очень полюбила моя старшая сестра, Жеронима.

– А она будет хорошо за ним ухаживать?

– Конечно, конечно! Она очень добрая. Да, очень добрая.

– Тогда пусть он живет у вас.

– Ну нет, я не могу. Ты будешь по нему скучать!

– Я буду его у тебя навещать. Если хочешь.

Джалила у меня дома? Я был в таком восторге, что возвращался назад вприпрыжку, неся клетку с хомячком под мышкой. Мыслями я был далеко, поэтому не заметил мусорный бак на углу и врезался в него.

– Простите, месье, – проговорил я и пошел дальше.

Все-таки лишняя осторожность никогда не помешает.

ЖАН-ФРАНСУА ШАБА – французский писатель, лауреат множества литературных премий, автор более 80 книг для детей. На родине его произведения даже включены в школьную программу. Он пишет о детях и для детей с юмором, сочувствием и оптимизмом. Эта повесть – первое его произведение, переведенное на русский язык.