Джоан Роулинг - Гарри Поттер и Принц-полукровка [изд-во Махаон]

— Совершенно верно, — подтвердил Думбльдор. — Ищу, и уже давно. А сейчас... возможно... мне удалось подобраться к одному из окаянтов довольно близко. Есть обнадёживающие признаки.

— А раз так, — выпалил Гарри, — можно и мне с вами? Я помогу его уничтожить.

Думбльдор некоторое время смотрел на него очень пристально, а затем промолвил:

— Можно.

— Честно? — переспросил Гарри, совершенно захваченный врасплох.

— О да, — слегка улыбнулся Думбльдор. — Я думаю, это право ты заслужил.

Гарри воспрянул духом: приятно для разнообразия услышать нечто разумное вместо обычных наставлений и предостережений. Однако бывшие директора и директрисы не одобрили Думбльдора; кое-кто закачал головой, а Финей Нигеллий даже громко фыркнул.

— Сэр, а Вольдеморт знает, когда уничтожают окаянты? Чувствует? — спросил Гарри, не обращая внимания на портреты.

— Очень интересный вопрос. Мне кажется, нет. По-моему, Вольдеморт так погряз во зле и так давно отринул важные составляющие своей души, что чувства его сильно отличаются от наших. Не исключено, что на пороге смерти он осознает потерю... Но ведь не знал же он, например, об уничтожении дневника, пока не добился признания у Люциуса Малфоя. А когда узнал, что дневника нет и его чары разрушены, говорят, взбесился донельзя..

— А я думал, он сам приказал Люциусу Малфою подкинуть дневник в «Хогварц».

— Действительно приказал — когда был уверен, что сможет создать другие окаянты. Но всё же Люциусу следовало дождаться сигнала, а сигнала так и не поступило: Вольдеморт передал ему дневник и вскоре после этого исчез. Он, очевидно, полагал, что Люциус станет беречь окаянт как зеницу ока и ничего не осмелится с ним сделать, но переоценил страх Люциуса перед господином, который исчез на много лет и считался погибшим. Разумеется, Люциус не догадывался, что такое этот дневник на самом деле. Насколько я понимаю, Вольдеморт сказал, что дневник благодаря хитроумному колдовству может вновь открыть Тайную комнату. Если б Люциус знал, что держит в руках частицу души своего господина, он, несомненно, отнёсся бы к дневнику почтительнее — а так решил самостоятельно привести в действие старый план. Подкинув дневник дочери Артура Уизли, он надеялся единым махом дискредитировать Артура, добиться моего увольнения и отделаться от опасной вещи. Несчастный Люциус... Воспользовался окаянтом к личной выгоде, Вольдеморт так на него разгневан, а тут ещё прошлогоднее фиаско в министерстве... Бедняга, наверное, втайне рад, что сидит сейчас в Азкабане.

Гарри немного подумал, а затем спросил:

— Значит, если уничтожить все окаянты, Вольдеморта можно убить?

— Я думаю, да, — ответил Думбльдор. — Без окаянтов он станет простым смертным с очень ущербной душой. Впрочем, не стоит забывать, что, хотя душа его изуродована сверх всяких пределов, мозг и колдовские способности целы и невредимы. Чтобы убить такого чародея, как Вольдеморт, пусть даже лишённого окаянтов, требуются недюжинный талант и колдовское могущество.

— У меня нет ни того ни другого, — выпалил Гарри, не успев прикусить язык.

— Нет, есть, — решительно возразил Думбльдор. — У тебя есть то, чего никогда не было у Вольдеморта. Ты умеешь...

— Знаю, знаю! — с досадой перебил Гарри. — Я умею любить! — Он с огромным трудом удержался, чтобы не добавить: «Тоже мне достижение!»

— Да, ты умеешь любить. — Думбльдор произнёс это так, словно прочитал его мысли. — А это, если учесть историю твоей жизни, само по себе поразительно. Ты пока ещё слишком юн, Гарри, и не понимаешь, какая ты необыкновенная личность.

— То есть слова пророчества про мою «силу, коя неведома Чёрному Лорду», — это про... любовь? — спросил Гарри, смутно чувствуя себя обманутым.

— Да, про любовь, — подтвердил Думбльдор. — Но учти: пророчество важно лишь потому, что в него верит Вольдеморт. Я уже говорил об этом в прошлом году. Вольдеморт решил, что ты — для него всех опаснее, и тем самым сделал тебя таковым!

— Но это же одно и...

— Ничего подобного! — слегка раздражился Думбльдор и, указывая на Гарри почерневшей рукой, произнёс: — Ты придаёшь пророчеству слишком большое значение!

— Но, — чуть не захлебнулся Гарри, — вы же сами сказали, что пророчество означает...

— А если б Вольдеморт никогда его не слышал, оно бы исполнилось? Означало бы хоть что-нибудь? Разумеется, нет! Думаешь, всё, что хранится в Зале Пророчеств, обязательно исполняется?

— Но, — опешил Гарри, — в прошлом году вы говорили, что один из нас должен будет убить другого...

— Гарри, Гарри, потому только, что Вольдеморт совершил громадную ошибку и стал действовать, согласуясь с предсказанием профессора Трелони! Не убей он твоего отца, разве в твоей душе поселилась бы отчаянная жажда мести? Нет! А если бы твоей матери не пришлось умереть ради тебя, разве Вольдеморт дал бы тебе магическую защиту, которую теперь сам не может разрушить? Нет, нет и нет, Гарри! Неужели ты не понимаешь? Вольдеморт, как издревле все тираны, сам сотворил худшего своего врага! Представляешь ли ты, до какой степени тираны боятся тех, кого притесняют? Они сознают, что однажды среди многочисленных угнетённых найдётся тот, кто поднимет голову и нанесёт ответный удар! Вольдеморт не исключение! Он всегда караулил появление достойного соперника, а услышав пророчество, тут же начал действовать — и в результате не только сам выбрал человека, способного с ним покончить, но и лично снабдил его уникальным смертоносным оружием!

— Но...

— Очень важно, чтобы ты понял! — Думбльдор встал и зашагал по комнате; его блестящая мантия шуршала и развевалась. Гарри никогда ещё не видел, чтобы Думбльдор так волновался. — Попытавшись убить тебя, Вольдеморт не только сам избрал себе в соперники выдающегося человека, который сидит сейчас передо мной, но и дал ему в руки средства для борьбы! Он сам виноват, что ты умеешь проникать в его мысли и угадывать его намерения, что ты понимаешь змеиный язык его приказаний! При всём том, Гарри, тебя, несмотря на эту привилегию (за которую, кстати, любой Упивающийся Смертью пошёл бы на убийство), никогда не привлекала чёрная магия, ты никогда, ни на секунду, не выказывал ни малейшего желания примкнуть к Вольдеморту!

— Ну ещё бы! — возмутился Гарри. — Он убил моих родителей!

— Одним словом, тебя защищает твоя способность любить! — громко сказал Думбльдор. —Единственное, что может противостоять силе Вольдеморта! Вопреки всем искушениям, всем страданиям твоя душа чиста, как в одиннадцать лет. Помнишь, ты смотрел в зеркало, отражавшее твоё самое сокровенное желание? Ты желал не бессмертия или несметных богатств, нет — ты хотел лишь уничтожить Вольдеморта. Понимаешь ли ты, Гарри, сколь мало на свете людей, которые видели в этом зеркале нечто подобное? Вольдеморту уже тогда следовало догадаться, с кем он имеет дело, но он не понял!.. Теперь, однако, ему всё известно. Ты проникал в его сознание без ущерба для себя, а он, как выяснилось в министерстве, не мог проникнуть в твоё, не испытав страшных мучений. Едва ли он понимает почему; он так торопился изувечить свою душу, что не успел задуматься о несравненной силе души цельной и ясной.